Монах вдруг очень захотел уменьшиться и последовать за ними — сбежать отсюда. Но он точно знал, что ему это не под силу. Что бы ни говорил Арслан, Орей не колдун и никогда им не был, а его сила, как и плащ, это наследие, доставшееся от отца.
– Отец, – произнес монах, глядя наверх. – Помоги мне! Если ты жив, если ты меня слышишь! Пожалуйста… – из его глаза вытекла слеза. – Прошу тебя, не бросай меня здесь одного! Я не совершил никакого преступления! Ты же знаешь это! Вытащи меня отсюда! Забери к себе, где бы ты ни был! Клянусь, я стану хорошим сыном, я никогда не помыслю дурного… Я… – его голос подвел. Накатило понимание, что никто, кроме крыс, не услышит этой мольбы, этой просьбы обращенной к отцу, которого уже наверное и в живых-то нет.
Отчаяние — хуже смерти. Это Орей знал из книг, но сполна ощутить смог только сейчас, в эту секунду одиночества.
– Папа, – глядя в небо, сквозь решетку, прохрипел он. – Пожалуйста… Если ты слышишь меня, то… хотя бы подай мне знак. Хоть что-нибудь! Пап… Неужели, ты просто бросил меня там, в монастыре много лет назад?
Небо оставалось неподвижным, дневной свет — ровным и ярким, а свобода по-прежнему — недосягаемой.
Никто не отвечал Орею, но он продолжал надеяться и, уперевшись лбом в острые камни, шептал:
– Папа, умоляю, забери меня! Помоги… Ты… ты не отвечаешь мне… Не хочешь?.. Или не можешь… А слышишь ли ты меня? – монах резко поднялся, сквозь боль в теле, распрямил плечи и, глядя в безжизненное небо, крикнул: – Высшие! Хоть вы меня слышите?!
И егоуслышали. Но это были не Высшие.
Его кровь кипела от ярости, и раздался голос внутри.
«Уничтожь решетку. Лети отсюда! Ты можешь!»
Орей готов был поклясться, что голос реален, и его сердце сжалось от ужаса.
«Страх? Нет. Он не поможет. Злоба, жажда отмщения… Это на самом деле то, что ты чувствуешь! Ты способен уничтожить эту решетку, сломать её, и лететь… но прежде… ты должен отомстить! Убить Арслана за его предательство! И старосту, и его мать, и вдову! И Зариме… Хотя нет. Она может быть полезна. Станет твоей женой, когда Арслан умрет!»
Монаха трясло от холода и волнения.
– Кто ты? – выговорил он.
«Я — это ты. Твоя истинная сущность, о которой знал твой отец, иначе зачем он оставил оружие мирному монаху?»
– Это неправда, – Орей не хотел принимать это, попытался заглушить этот голос, сконцентрировался на внутренних ощущениях.
Он прикрыл глаза и облизнул разбитую губу. Все-таки пропустил пару ударов. Внутри снова что-то отозвалось, разум нарисовал странный образ, недостижимую мечту, как он встает и выбирается из колодца.
«Ты способен на это!» – настаивала непознанная тьма внутри него.
– Я ни на что не способен, и крыс отогнать не могу без плаща, – Орей потряс головой, отгоняя эти жуткие мысли, сплюнул кровь и прислонился к стене колодца. Просто шевелиться стало невыносимой пыткой.
А выбраться, наверное, было бы возможно, если бы его так не избили.
Надо было сразу уходить и не пытаться никому помочь. Даже Зариме. Не верить её слезам, игнорировать её мольбы, как он того и хотел изначально.
Но он же хотел как лучше, поступал честно, как следует поступать тем, кто чтит заветы Высших. И что в итоге? Его бросили на съедение крысам в ледяной колодец. Лучшая награда за чистосердечные намерения!
Орей не знал, сколько просидел. Завернувшись в плащ, он заснул. Боль милосердно отступила, подарив монаху сладкие часы покоя. Но проснулся уже от крутящего живот голода, когда небо начало темнеть. Плащ оставался на месте, согревал и утешал Орея.
– Наследие, – буркнул он. Никакой еды, само собой, вокруг не было. Только немного воды, скопившей в круглой луже на дне колодца.
Монаху и раньше приходилось терпеть лишения. Были дни полного поста, и дни наказаний в далекой юности. Сутки без еды и воды в молитвах и некотором роде медитации, позволяющей не думать о нуждах плоти.
Сейчас он решился умыться и хоть немного утолить жажду из лужи.
У Орея все еще нестерпимо болело тело. Он тяжело перевернулся, встал на колени и подполз к воде, зачерпнув немного в горсть и выпив. Вода была грязная и горькая, с землистым привкусом. Монах больше выплюнул, чем выпил.