После полудня Зариме снова заглянула к нему в комнату и еле слышно сообщила:
– Пришел Гурам. Хочет с тобой поговорить.
– Пусть зайдет… Говорить я смогу, – Орей сделал попытку улыбнуться, но распухшая челюсть тут же дала о себе знать, и монах зажмурился.
Вид у него всё ещё был жутковатый – от молодого путника, полного надежд, осталась кровавая отбивная, щедро приправленная разочарованием. Пока он жил в монастыре, то беззаветно любил всех людей, особенно своих братьев, теперь же все, кроме Зариме, вызывали у него презрение и отвращение. Но больше всех Орей теперь ненавидел себя за собственную наивность и мягкосердечие.
Гурам зашел в комнату и пугливо как зверек осмотрел сидящего на лежаке Орея. Он так же, как Арслан вчера вечером, нервно комкал в руках шляпу и чуть сутулился, виновато глядя на монаха. Юноша и подумать не мог, что на него так скоро свалятся обязанности главы семейства, потому он хоть и был напуган, но все же пытался держаться с достоинством и нарочно хмурил брови. Получалось плохо, даже монах заметил, как нелепо он выглядит.
– Добрый день тебе, святой человек, – голос Гурама дрогнул.
– Не такой уж и добрый, – отозвался Орей, чем очень смутил юношу. Раньше он бы благословил его, а теперь понимал – надоело. Надоело до одури, до тошноты, тратить святые для него слова на недостойных людей.
– Прости, если помешал тебе… – Гурам отвернулся и запустил пальцы в волосы.
– Помешал. Уже дважды. Зачем ты рассказал всем, что я коснулся плеч Зариме? Ведь я не сделал ничего плохого, не надругался над ней… – монах припомнил, что это была одна из причин его казни.
– Дядя Арслан... всегда говорил, что она... проклята, – юношу затрясло. Решил, наверное, что ему уготовано наказание за это, но Орей не собирался ни мстить, ни вредить этому мальчику. В чем-то они были похожи, не понимая всех законов, которые написал Великий Круг Гортазии, но пытаясь при этом их соблюдать.
– Это вы прокляты, а не она.
В глазах юноши застыли слезы, нижняя губа задрожала.
– Мой отец погиб. Позорно убит руками собственного брата! – выговаривал он. – Мой дядя тоже мертв, а… второй… – голос Гурама сорвался, – дядя оказался убийцей. Нашему роду еще долго отмывать своё доброе имя, – последние слова прозвучали так заученно, будто его кто-то надоумил их произносить. – Но… я хочу пригласить тебя к нам. На похороны отца, и… бабушка Рифуда хочет с тобой поговорить, – договорил Гурам, наконец подняв полные невыплаканных слез глаза на монаха.
Орей не забыл эту добрую старую женщину, мать рода была бабушкой юноши. Догадывалась ли она о намерениях своих сыновей возглавить Шадиб, или это все было с её мягкой подачи? Следовало узнать об этом. Монах согласно кивнул, только спокойное выражение никак не ложилось на перекошенное лицо.
– Я приду к вам в дом. Чуть позже.
– Спасибо тебе, святой человек, – юноша поклонился.
– Я не святой, Гурам. Я проклят, как и вы все. Может быть, даже сильнее… – он скривился в усмешке через боль, видя, как его гость боком пытается выйти из комнаты и путается в занавеске.
Когда он покинул комнату, Орей готов был поклясться, что слышит, как тот убегает.
Монах посмотрел на пустующий угол, где когда-то в его кошмаре стоял Бессердечный.
– Ну что, Аль-кзаар, пришлешь ко мне пару своих сколопендр, чтобы я смог дойти до дома Маас Фареков? Нет? Ну и ладно, дойду сам.
– Орей, с кем ты разговариваешь? – Зариме, услышав его голос, заглянула в комнату.
– Сам с собой, – отмахнулся он и поднялся.
– Ты еще не поправился, – женщина подалась вперед, но не решилась приблизиться к монаху.
– Ничего, постепенно исцелюсь, – Орей прошелся по комнате, разминая ноющие мышцы и остановился перед Зариме. – Дай мне пройти… мед моей жизни…
– Что? – она удивленно выдохнула и задрожала как листик на ветру.
– Я слышал эти слова от Урсана. Он так обращался к своей жене, – монах попытался улыбнуться и тепло повторил. – Мед моей жизни. Мне понравилась фраза.
Зариме смутилась, опустив глаза.
– Мой муж еще жив, и нам редко разрешают повторные браки.
– Я же… я не это имел в виду, – Орей тоже смутился, и речь снова подвела. – Просто мне захотелось тебя так назвать.
– Так называют только жен, – Зариме украдкой подняла на него взгляд, в котором промелькнула непонятная монаху искорка, и тут же выбежала из комнаты.
Орей, чуть приободрившись, покинул дом и побрел по улице в сторону жилища Оттара. Он снова думал о чужой жене, но догадывался, почему она страшится воскресшего мертвеца.