— Ребята… — Она подняла руку, требуя внимания. — Сейчас мы войдем в музей. Это будет вашим первым уроком истории. Здесь, в этом здании, все сохранено в том виде, каким оно было на заре освоения планеты. Тут вам покажут Дабог, каким его увидели наши далекие предки четыреста лет назад. А теперь пойдемте…
Преподаватель — молодая, можно даже сказать юная, стройная девушка лет восемнадцати–девятнадцати, — не колеблясь, нажала кнопку, прятавшуюся в углублении стены, сбоку от ворот. Очевидно, что она уже не в первый раз приводила сюда группы учеников начальных классов, только приступавших к изучению курса истории и экзобиологии родной планеты. Для нее это была серьезная, увлекательная практика после окончания высшего учебного заведения.
Дарья Дмитриевна Кречетова, вчерашняя выпускница государственного университета Дабога, поправила выбившуюся из–за уха прядку волос и улыбнулась кому–то из ребят.
Огромные, массивные створы ворот дрогнули и начали открываться, медленно расползаясь в стороны.
Дети, которые несмотря на присутствие учителя возбужденно перешептывались между собой, невольно притихли, глядя на движение двух многотонных плит.
Помещение, которое открылось за ними, выглядело достаточно тесным.
— А мы поместимся там? — забеспокоился кто–то из ребят.
— Не волнуйся, поместимся… — мягко успокоила его Даша, делая шаг вперед и подавая тем самым пример остальным.
Класс вслед за ней послушно потянулся внутрь квадратного тамбура. Когда все вошли, тесно обступив единственного взрослого, ворота дрогнули и начали также медленно смыкаться, отсекая солнечный свет.
Это оказалось и любопытно и жутковато одновременно. Кто–то из девочек взвизгнул…
Учительница улыбнулась, успокаивая детей.
— Сейчас мы с вами находимся в так называемом «шлюзе» — переходной камере, расположенной между внешним миром и внутренними помещениями бункера, — объяснила она притихшей детворе. — Несколько веков назад атмосфера нашей планеты хоть и содержала в себе достаточно кислорода для дыхания, но была опасна для человека из–за множества чуждых нам микроорганизмов. Поэтому наружу приходилось выходить в защитных костюмах и герметичных шлемах. Здесь, в этой камере, вернувшихся с поверхности людей ждала процедура дезинфекции…
Словно в подтверждение ее слов под потолком вспыхнул резкий неприятно голубой свет ультрафиолетовых ламп, а из крошечных отверстий в стенах потянуло горячим, сухим, пахнущим медикаментами воздухом.
Ребята стояли, тесно прижавшись друг к другу, заинтригованные, озадаченные и немного испуганные. Все это было так непохоже на их родной Дабог… Неужели когда–то давно теплая, приветливая планета действительно была настолько враждебна к их предкам, что тем приходилось прятаться под землей, за оболочками из бетона и стали?! Трудно представить — чтобы выйти на улицу, нужно было надевать громоздкий скафандр со шлемом!.. Совсем как в космосе…
Потоки неприятно пахнущего воздуха наконец иссякли, и внутренние створы шлюза принялись открываться так же медленно и неторопливо, как это делали наружные.
За расползающимися в стороны массивными плитами открылся длинный, тускло освещенный коридор с голыми бетонными стенами, от которых, казалось, исходил холод.
Кто–то из ребят не выдержал и поежился.
— Да, ребята, история Дабога начиналась именно так, — произнесла Дарья Дмитриевна, делая шаг в коридор. — Когда колониальный транспорт «Беглец» совершил посадку на поверхность планеты, его приборы показали, что люди не могут дышать местным воздухом, хотя он и содержал тридцать пять процентов свободного кислорода. Планету нужно было преображать, приспосабливать к привычному для людей метаболизму, но как это было сделано?
Никто из ребят не решился ответить на заданный вопрос.
Впрочем, их молчание было вполне закономерно и ничуть не расстроило молодую учительницу.
— Чтобы выжить в первые годы после посадки, нашим с вами далеким предкам пришлось построить под поверхностью планеты систему бункеров, — объяснила она, жестом обратив внимание детей на холодные, серые стены вокруг. — Сначала на поверхность планеты высадились машины. Они принялись рыть первые убежища, а триста тысяч человек в это время продолжали спать на борту колониального транспорта. Все они были погружены в так называемый криогенный сон. О нем вы узнаете позже на уроках биологии человека.
Она обвела взглядом столпившихся в тесном и мрачном коридоре бункера учеников и продолжила:
— Первые годы освоения полны трагизма, непреодолимых, казалось бы, трудностей и самоотверженности тех людей, которых по мере постройки все новых и новых убежищ будили автоматы. Тяжелая планетарная техника, помимо организации новых подземных поселений, постепенно соединяла уже оборудованные бункеры сетью тоннелей. Люди, прожившие несколько лет в изоляции друг от друга, наконец получили возможность общаться не только через экраны компьютеров и средства телефонной связи, но и лично. Собравшись вместе, они сравнили результаты биологических исследований, полученных из разных точек на поверхности Дабога, и решили, что должны полностью видоизменить лик негостеприимной планеты, для того чтобы их потомки смогли вернуться к привычному, естественному для человека существованию.
В этом месте своего отрепетированного на предварительных занятиях доклада молодая учительница почувствовала, что сама волнуется не меньше, чем окружившие ее ребята.
— А сейчас мы пройдем по коридору и попадем в зал, где вы увидите Дабог таким, как он представился нашим далеким предкам. Прошу вас, дети, не пугайтесь, стойте рядом со мной и смотрите. Никакой опасности нет, потому как все, что вы увидите, — это лишь имитация, искусно сделанные муляжи, управляемые компьютером.
С этими словами она пошла вперед, увлекая за собой притихшую стайку учеников.
В конце коридора начали медленно открываться еще одни ворота и…
Великий боже, что за ними творилось!
Земля. За полтора года до событий на Дабоге
Невысокого роста человек стоял у занимающего всю стену панорамного окна, слушал, размышлял и одновременно смотрел вниз, в узкую, бездонную расселину улицы, которую, повторяясь на бесчисленных уровнях этажей, украшали сполохи разноцветных голографических реклам.
Стеклянные стены высотных зданий, чьи фасады образовывали безобразную, с его точки зрения, всемирно известную площадь Пяти Углов, поднимались вверх, к грязно–серым кислотным облакам. За стенами, как в аквариуме, можно было без труда разглядеть десятки тысяч человек, спешащих по сугубо личным и в большинстве своем — праздным делам, в бесконечном броуновском движении частичек сверхбольшого и крайне перенаселенного города.
В последнее время прозрачные стены прочно вошли в моду, и даже власти Всемирного правительства не хватило, чтобы запретить такие фасады здесь, на бесконечно повторяющихся уровнях площади Пяти Углов…
Как будто вид этой требушины большого города может доставлять удовольствие или вызывать любопытство… — с нотками раздражения в мыслях, решил про себя он. — Огромный, тупой, своенравный муравейник, где каждый мнит себя крылатой маткой… — опять с досадой подумал он, но от окна не отошел — видимо, картина одновременно движущихся в замкнутых пространствах фигурок все же чем–то притягивала, завораживала его.
Джон Уинстон Хаммер считал себя человеком глубоко и прогрессивно мыслящим. В принципе он не ошибался в такой самооценке. С высоты собственного положения, будто с крыши небоскреба, многие проблемы видятся несколько иначе. Как человеческие фигурки сливаются на дне улицы в безликую, лишенную индивидуальностей серую шевелящуюся массу, так и отдельные драматические эпизоды политики теряют свою остроту, если наблюдать за ними с высоты неограниченной власти.
Если бы их только не накапливалось так катастрофически много…