Этого мало. Конституция ни для кого, кроме профессиональных политиков, не была самоцелью; она была нужна как орудие для проведения реформ, в которых нуждался народ. Преобразование России было главной задачей момента; его ждали массы. А между тем кадетская партия на январском и апрельском съездах запретила «органическую» работу, пока не будет изменена конституция. Правда, этот «запрет» был только хитрой фразой, чтобы скрыть разногласие и избегнуть раскола; под его прикрытием кадеты все же предполагали «работать». Но идейную позицию они этим сдали; политиканство интеллигентов было поставлено выше понятных для народа его интересов. Н, отложив удовлетворение интересов страны до полной конституционной победы над властью, кадеты все же обвиняли власть в том, будто это она не хотела «реформ»!
Вот какая «гипотека» революционной идеологии лежала на кадетах тогда, когда на их долю выпала обязанность защищать правовой строй в России против революционных атак. После уступки, которую Самодержавие сделало, перед ними стояла дилемма: или идти старым путем, уступившую власть добивать, как врага, который показал свою слабость; или уступку принять, сговориться с властью на конкретных задачах и их осуществлять, сопротивляясь вместе с властью дальнейшим революционным попыткам. Но нужно было выбрать определенную линию. От поведения кадетов зависело тогда направление Думы; в ней могло быть два большинства, для обеих политик. Это был тот исторический момент, когда от руководителей партии зависело ближайшее будущее.
Мы знаем, в чью пользу кадеты разрешили эту дилемму; но не менее интересно, как они ее разрешали.
Вопрос, от которого зависело все, перед партией не был даже поставлен. Он являлся предрешенным всем прошлым; поглядеть кругом себя партия не хотела. Накануне открытия Думы, рассказывает ее верный летописец Винавер, состоялось первое «объединенное заседание оппозиции», кадетов и трудовиков. Устроителями этого заседания были кадеты. Председательствовал на нем Милюков, членом Думы не бывший. «Предмет занятий был, во избежание замешательства, строго вперед определен; наперед были намечены ораторы к.-д. партии для докладов и разъяснений»[33].
Было, конечно, естественно накануне официального открытия Думы собрать ее на частное совещание. Но это не было частным совещанием Думы. Это было собранием ее левого большинства. Правые группы, на которые впоследствии рассчитывал Милюков при составлении своего кабинета, на совещание не приглашались. Большинство было левое с трудовиками.
Была ли заранее установлена программа этого левого блока, формулировались ли условия, на которых он был заключен, как это было во Франции при образовании Front Populaire? Ничего подобного. Просто все осталось по-прежнему, как будто «Освободительное Движение» еще продолжалось и между кадетами и трудовиками принципиального разногласия не было.
Так прошлое владеет людьми. Во время «Освободительного Движения» либерализм вместе с революционными партиями шел против Самодержавия. 26 апреля они продолжали идти вместе, даже не поставив вопроса, не стоят ли они теперь, после введения хотя бы и несовершенной конституции, уже по разным сторонам баррикады? Вопрос не ставился, как будто со времени победы «Освободительного Движения» ничего нового не случилось.
Для масс такая политика была, быть может, понятна; их сущность – инерция, которая одинаково определяет и их покой, и их движение. Дело «руководителей» было понять, что самое прежнее направление должно заставить их перейти на другую дорогу; нельзя свою дорогу искать по «соседям» и идти только за ними. Почему же руководители пошли вместе с ними?