Друзья попытались уговорить членов этой самой высокой комиссии, но те уперлись — Устав, Традиции, История. Заладили как заведенные…
И друзья посмотрели друг на друга, плечами пожали, забрали все свои документы и, развернувшись, вышли из Орденского приемного центра.
Вышли и уткнулись носами в здание Военного Училища-Академии Внутреннего Конвоя.
Постояли, посмотрели и подумали — почесали свои здоровенные затылки и назло Чистильщикам в эту самую Академию и поступили! Пусть учились и пять лет, но зато какие это были годы! А главное, вместе!
Правда, все равно карьера у них разная оказалась, и все из-за этой самой «силы крови». Кто-то уже подполковник, а они все еще капитаны. Это в молодости как-то о карьере не думаешь, а с возрастом хочется большей стабильности и меньшего количества начальства над головой.
Так что о карьере Бер задумываться — задумывался. Вот лет восемь как очень задумываться начал, когда капитана получил. Что-то не дают ему майора. Давно уже не дают! А майор — это значительная прибавка к жалованию, и… к «силе крови». И дальше с карьерой побыстрее пойдет…
Ему, конечно, интересно в поле время проводить, в поездках и командировках, но и посидеть в кабинете тоже бы не отказался, за детьми пригляд был бы лучше…
Хотя не одной ведь карьерой счастье куется…
А он счастлив?
Почему-то именно в «Четырех домах» и именно в трактире «Левый-Правый» его посещали такие мысли. О жизни. И нигде больше. Видимо, близость смерти или еще что. Вот сегодня о счастье задумался…
Счастлив? Видимо, да. Работа нравится. Жена красавица, дети умницы. Денег, конечно, не так чтобы очень. На жалование особо не разгуляешься, но если подкопить…
Во-во. Подкопить еще немного — и будешь окончательно счастлив! Но камень с души — это точно!
Но сейчас его заботила мысль не только о счастье. Но…
Но и о парнишке, лежащем в его этапе…
Что самое интересное — он не умер. Выдержал эту дорогу!
Но вот Бер чувствовал, что до пересыльной Крезы, тюрьмы на севере Орсы, он уже не продержится. Этап — довольно большая повозка, и в нем могут расположиться и все двенадцать заключенных, но комфорта в нем почти никакого, кроме полулежанок, на которых будущие каторжники могут сидеть или спать — на свое усмотрение.
Бер не стал укладывать парня на такую вот лежанку, а оставил носилки в проходе, между местами заключенных, но и это мало способствовало нормальному для парнишки путешествию. Этап всегда порядочно трясло, даже на хороших дорогах, а что говорить о проселочных или распутице.
Сейчас как раз дожди начинались, все-таки осень приближалась, август закончился, и переходная натира в права вступала с холодком и дождями, и дороги начинало крутить. Этап дергало, а вместе с ним и тело еще живого мальчишки. Ага, еще привязать предложите…
Но раз парень выжил до «Четырех домов», то стоило озаботиться и тем, чтобы он дожил и до Крезы. Как?
Вот этот вопрос и занимал Бера весь поздний ужин за кружкой слабоградусной сирки, напитка приятного, не сильно бьющего в голову и при этом неплохо разбавляющего пищу. Если честно, еда у Смола была так себе, то есть могла быть и лучше.
Решение пришло уже в конце трапезы, когда Бер почувствовал, что первый час ночи дает о себе знать, а значит, нужно позаботиться о сне насущном.
Точно!
Сон! Вот решение!
Конечно, сон необычный и не совсем законный. Ну, потому что травку, которую сон-травой называют, так просто не найти, и за ее хранение можно хорошо получить по рукам. Но!
Но при этом, к кому не обратись — у всех она есть! Ну, конечно, если знать, к кому обращаться.
Но Беру обращаться было ни к кому не нужно. У него эта трава и так была в наличии. Ну не прямо здесь, а в специальном, тайном отделении, в полу этапа. В этот раз он взялся перевезти некоторое количество этой сонки из пункта А в пункт Б — так делали все, и он был не исключение, — и это давало неплохой приработок. Ну, и себе можно было немного взять, хотя Бер и не употреблял эту дрянь. Но вот сейчас для дела он решил этим правом перевозчика воспользоваться.
Что касается закона, то Бер знал, как и многие, что Чистильщики знали о таком промысле Внутреннего Конвоя. Но, как говорится, рука руку моет. Они закрывали глаза на эти дела, конвой закрывал глаза на некоторые шалости Чистильщиков. Ну, как бы это не их дела, или не при делах. Поэтому Бер мог не опасаться, главное, не попасться с этим делом с поличным…
Что касается тюрьмы Крезы, то тут Бер надеялся, что договорится с ее зартаном. Друг все-таки. Не один литр первухи, этой гномьей вытяжки из демон знает чего они выпили на двоих, и на троих тоже, если Драга вспомнить!
Нужны ему деньги, ну вот позарез нужны! А живой парнишка стоит дороже. Ну не убивать же его, в самом деле, да и кому продать? Смолу, что ли? Да и Чистильщики здесь, не поймут…
Все, решено…
Бер одним залпом осушил кружку с остатками сирки, встал, оставил деньги на столе и двинулся к выходу…
Скирия не выдаст. Свинья не съест…
Ну, а зартан поймет…
*
Поздний вечер следующего дня…
Кабинет зартана (начальник) тюрьмы Креза — подполковника Фаргона ре Косты…
Бер сидел в одиночестве уже минут пятнадцать. Сидел на краешке стула, ерзать не ерзал, но ожидание начинало беспокоить…
Он приехал в тюрьму минут тридцать назад. Доложился зартану тюрьмы и своему другу о прибытии, отдал указания своей команде и отправился в кабинет Фаргона. Так было всегда, и всегда ре Коста появлялся почти вслед за Бером…
Но сегодня ожидание чуть затянулось. Это было терпимо, но неприятно. Проблемы? Хм… Но только он мог их привести…
Бер неожиданно вздрогнул от боя огромных механических часов, установленных в кабинете, которые пробили десять вечера. И именно в этот момент дверь распахнулась и на пороге появился хозяин кабинета — зартан тюрьмы Креза — Фаргон ре Коста.
Появился бесшумно. Несмотря на свои габариты и огромный рост — все семь футов и два дюйма, и как он сам любил добавлять: «с небольшой мелочью», — ре Коста передвигался очень мягко и быстро и устраивал топот только тогда, когда ему это было нужно.
Он вошел и с порога сразу выдал:
— Ну, Марн! Ты и учудил!
— Что? — удивленно, но в душе понимая суть фразы…
— А ты как будто не знаешь! — усмехнулся и плюхнулся в свое огромное кресло за столь же огромным столом. — Привез мне живой труп и думаешь, что не причем?
— Да я… — ну вот и проблема. М-да…
— Ну, хорошо, меня ты еще мог бы обмануть! И договориться со мной и, к тому же, слухами земля полнится, и я отчасти в курсе. Но их ведь обмануть нельзя! — воздел левую руку к потолку и потряс ею.
— Я всего лишь протер тело парня раствором сонки, — вот и попытка оправдания.
— Ну да. Всего-то! — Фаргон усмехнулся. — Когда Аргхартум сказал мне, что ты везешь смерть, я не удивился. Давно этого не было, но ведь все когда-то повторяется! — развел руками. — И тут приезжаешь ты, и что мы видим? Аргхартум мне все уши прошипел! Знаешь это не очень приятно, до сих пор в ушах его шипение стоит! Хорошо, что его подруга Шаршани быстро разобралась, что к чему, и я был избавлен от его шипящего ворчания, — его правая рука исчезла в столе, и через секунды на свет был извлечен ларец — сейф, небольшой, но Бер знал, что очень тяжелый. Личная касса зартана.
Еще какое-то время прошло, и на столе образовались четыре не совсем полных стопки дукатов. Не совсем, потому что четвертая стопка была неполной:
— Тридцать пять дукатов.
— Фар!
— Никаких торгов, Марн! Ты должен был привезти труп! — стукнул ладонью по столу. — Это звучит жестоко, но это жизнь! И за обман надо платить! Поэтому я плачу за семерых! — нагнулся над столом и пальцем принялся тыкать себе в ухо. — А в оправдание скажи его шипению в моих ушах! Или ему самому!
Тут дверь неожиданно без стука и без скрипа распахнулась, и на пороге появились две очень высокие, достающие до верхнего косяка двери, твари. Совершенно серые, можно сказать, блеклые, и на вид вызывающие оторопь и омерзение.