Глава двенадцатая
Потоп начинается сверху
Послезавтра — это не завтра и, поэтому, завтра мы Мышенького, конечно, не ждали. Но если в погожий солнечный день никого не ждёшь и собираешься на речку, очень может быть, что тот, когда не ждёшь, обязательно приедет.
— Ну и погода, льёт как из ведра! — Мышенький прислонил к ящику мокрый зонт и прошлёпал к столу, оставляя за собой влажные следы.
Мы с Иринкой удивлённо уставились в окно. На улице шпарило солнце.
— Вот это да! — воскликнул Мышенький. — А у нас потоп начинается!
— Вы же насквозь промокли! — всполошилась Иринка.
— Пойдёмте на солнышко, — предложила я и мы вышли на террасу.
— После побега, — рассказывал Мышенький, с удовольствием подставляя солнцу свои мокрые лапки, — Валерьян Павлович засел под топчанчиком и ни за что не хотел выходить, даже когда дядя позвал его к столу.
— Нет уж, дудки! — ответил попугай. — Я своё отсухарил.
— Да отчего же сухари? — удивился Мышастый. — Вы уже выздоровели, можете пообедать.
— Знаю я, чем твои обеды кончаются, — отрезал Валерьян Павлович.
— Зря отказывается, груши у нас сегодня отменные. Смотрите, какая, глаз не оторвать! — Соблазняя Валерьяна Павловича, Мышастый придвинул к нему миску с большими, жёлтыми, сочными грушами и выбрал самую большую, самую жёлтую, самую сочную. — Ароматная! Сладкая! Вкусная! — Дядя с наслаждением надкусил грушу и замер. — Червивая! — добавил он.
— Вы уверены? — заволновался попугай.
— Без сомнения, — кивнул Мышастый. — Ну что ж, придётся с ней расстаться. — Дядя открыл окно.
— Стой! — заорал попугай и выскочил из-под топчанчика. — Как можно такое выбрасывать! — Валерьян Павлович налетел на Мышастого и отнял у него грушу.
— Вы любите червивые груши? — поразился Мышастый.
— Обожаю!
Дядя молча наблюдал за попугаем, который с упоением принялся клевать грушу.
— Интересно, почему не бывает червивых лимонов и апельсинов? — спросил он вдруг.
— На кой шут им эта кислятина! — сморщился Валерьян Павлович.
— А чем им плохо в арбузах и дынях? — не отступал дядя.
Но попугай слишком увлёкся грушей и явно не был расположен к беседе. Тогда Мышастый достал из ящика блокнотик и начал составлять список фруктов.
Червивые Не червивые
1. Груши 1. Лимоны — кислые
2. Яблоки 2.Апельсины — кислые
3. Сливы 3.Дыни — сладкие
4. Персики 4.Арбузы — сладкие
5. Абрикосы 5. Бананы — спелые
6. Вишны
7. Черешня
8. Ежевика
9. Малина
10. Клубника.
— Всё ясно! — сказал дядя. — На десять червивых приходится пять не червивых. Из них два кислых, два сладких и одни спелый.
— Что ж тут ясного?! Наоборот, ты всё запутал. — Валерьян Павлович недовольно сплюнул косточки.
— Почему запутал? — обиделся Мышастый. — Вы сами сказали, что в лимонах и апельсинах им кисло. Получается, в дынях и арбузах им слишком сладко, а в бананах спело.
— Чепуха! — фыркнул попугай. — Какому червяку может быть слишком сладко или слишком спело? Другое дело, что шкурка слишком толстая, пойди доберись!
— Какой ужас! — воскликнула Сестра, вернувшись от Пугвы.
Дождь вовсю хлестал в открытое окно и тётя кинулась вытирать лужу под подоконником.
— Я так и знал, — покачал головой дядя. Он подошёл к столу и ткнул пальцем в солонку. — Плохо дело.
— Что случилось? — встревожился Валерьян Павлович.
— Соль в солонке с утра не просыхает, — сообщил Мышастый. — Влажная соль всегда к дождю, если не высохнет, то будет потоп.
— Не каркай, может ещё пронесёт, — отмахнулся попугай.
Между тем, дождь лил всё сильнее и сильнее, и Сестра не успевала выжимать тряпку. Дядя не отходил от солонки, а Валерьян Павлович метался по комнате, не находя себе места.
— Как дела? — подлетел он к Мышастому.
— Мокрая, только что проверял. — Дядя отодвинул солонку.
— Без паники! — захлопал крыльями попугай. — Пока вода поднимается, мы успеем улететь.
— Далеко не улетишь, потоп начинается сверху, — нахмурился Мышастый.
— Как?! — раскрыл клюв Валерьян Павлович. — Вода-то прибывает снизу?
— А льётся сверху, — вздохнул дядя.
— Кошмар! — окончательно перепугался попугай. — Слушай, давай соль в солонке высушим!
— Зачем? — удивился Мышастый.
— Зачем! Зачем!.. Если влажная соль к дождю, то сухая к засухе.
— Что вы! Разве можно вмешиваться в законы природы? — пристыдил его дядя.