— Несколько дней мы охраняли дорогу, по которой отступали наши. И военные, и население. Ловили диверсантов. А потом нас перебросили на железнодорожную станцию — название ее тоже не знаю... Там мы вели бой. Нас распределили по территории станции. Я и еще один боец с пулеметом заняли позицию возле водокачки. Потом появилась самоходка, и стали нас бомбить воздуха... Потом появились мотоциклисты. Мой второй номер погиб, ему снесло голову. А потом я пошел на восток.
— Самовольно? — быстро спросил офицер.
— Что значит — самовольно? Был приказ командира отряда отходить.
— Значит, с вами был и командир? Как его фамилия?.
— Я же сказал — не знаю. Приказ его передал нам прибежавший связной.
— Дальше что было?
— Я пошел на восток, к своим.
Дежурный долго смотрел на Самарина с презрительным недоверием и наконец снова спросил вяло:
— Дальше что было?
Виталий молчал. Дальше была встреча с Карандовым. Потом его непонятное исчезновение... потом тот учитель, которого он встретил возле торфяного болота. Но к чему про все это рассказывать? Он и сам сейчас понимал, что все, казавшееся тогда таким важным, тяжелым, даже героическим, теперь выглядело наивно и даже неправдоподобно.
— Дальше рассказывать нечего... — Самарин посмотрел в глаза дежурному: — Пробирался к своим. Днем прятался, ночью шел. Под конец повезло — меня подобрали танкисты из двадцатой армии.
— Там вас допрашивали?
— Да, в особом отделе. Но допрос не был окончен, так как объявили боевую тревогу и все пошли, и я тоже пошел...
Вдруг Самарин почувствовал смертельную усталость. Веки будто свинцом налились. Он закрыл глаза. Все исчезло, и он, как мешок, свалился со стула...
Очнулся в постели. Небольшая комната. Рядом пустая койка. За окном — солнечный день. Сдернул одеяло, спустил ноги на пол. На нем только трусы и те чужие. Встал, сделал приседания, помахал руками — ничего, все в порядке. В памяти сперва смутно, а затем очень ясно восстановился неприятный разговор в бюро пропусков. Не мог только вспомнить, чем тот разговор кончился. Но где он сейчас? И как бы ему одеться?
Самарин приоткрыл дверь. Длинный коридор. На двери через коридор табличка: «Дежурная медсестра», на следующей двери: «Изолятор». В коридоре — никого. Мертвая тишина. Самарин шагнул через коридор и приоткрыл дверь с табличкой: «Дежурная сестра». В комнате сидел за маленьким столом пожилой человек в форме НКВД. Он смешливо посмотрел на Виталия:
— Доброе утро. Заходи, заходи.
Самарин вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чувствуя себя в одних трусах очень неловко.
— Герой борьбы с фашистскими захватчиками от границы до самой Москвы?
Самарин хотел огрызнуться, но вовремя увидел, что в петлицах у пожилого по три шпалы. Встал как положено перед большим начальником и оглядел себя. Увидел свои голые ноги и засмущался:
— Мне бы одеться.
— Оденешься, успеешь. А пока вот тебе бумага и карандаш. Иди в свою палату и напиши все существенное, что с тобой произошло. Только одну правду пиши.
Самарин взял бумагу, карандаш и вернулся в комнату. Трудно оказалось написать так, как было приказано. В голову снова лезли несущественные факты и подробности, а то еще — не дай бог! — его споры с Карандовым или как они вдвоем убили одного немца. Да и убил-то Карандов, который потом удрал.
Самарин долго сидел над чистым листом бумаги, пока не понял, что у него просто не было никаких существенных дел и событий, он просто пробирался к своим, и ему здорово везло. И тогда он всю свою историю от границы до Москвы изложил на одной страничке. Только собрался поставить подпись, в комнату вошел начальник с тремя шпалами.
— Написал?
Самарин вскочил и протянул ему свою страничку. Начальник быстро прочитал ее, сложил и спрятал в карман.
— Почему не сказал в бюро пропусков, что ты москвич и был призван в наши органы по партийной мобилизации?
— Там дежурный только и спрашивал, что было дальше, и ничему не верил. А я говорил чистую правду.
— Ладно, разберемся. Одежда твоя в дезинфекции, сейчас принесут форму. — Кто у тебя в Москве?
— Мама.
— Поезжай домой. Имеешь три дня отдыха, за это время напишешь подробнейший отчет обо всем, подробнейший — что ты там видел, кого видел, с кем общался. Понял?
— Понял.
— В понедельник в десять ноль-ноль явишься в бюро пропусков к дежурному.
— Ясно. А где мой партбилет?
— У меня. В понедельник получишь.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Три дня Самарин был дома. Счастливая мать не отходила от него. Ночью, просыпаясь, он видел ее сидящей возле его постели.