Баулин, Андрюшка и два босых пулеметчика в малиновых рейтузах стояли у пулеметов.
— Нарезайте винты, ребята, — сказал им Баулин, сел на землю и, повернувшись, стянул с себя сапоги. — Пользовайся. — Он протянул сапоги босым пулеметчикам. — Пользовайся, сапоги новые… Пугачеву скажете, что, имея погибнуть сего числа, нахожу долгом приставить двух номеров к возможному сбитию неприятеля и в то же время отдаю командование Семену Голову, взводному…
— Счастливо вам, командир, — пробормотали в ответ пулеметчики.
— И вам счастливо, — сказал Баулин. — Как-нибудь, ребята… — И пошел к пулеметам на холмике.
Там ждал его Андрюшка.
— Как-нибудь, — сказал ему Баулин и взялся наводить пулемет. — Ты со мной, што ль, побудешь, Андрей?
— Господи Исуси, — испуганно пробормотал Андрюшка, увидев, как по всему полю взлетели вихри огня. — Господи Исуси, хоругву мать… — Он всхлипнул, побелел, засмеялся и стал наводить на аэропланы второй пулемет.
Вокруг черными столбами взлетела земля.
Все ленты, выпущенные Андрюшкой и Баулиным, не причинили аэропланам никакого вреда. Они снизились и расстреляли из пулеметов сначала Андрюшку, потом Баулина.
Грищук со своей бричкой безнадежно отстал от батареи. Ни плеть, ни удила, до крови раздиравшие губы, не могли принудить кобылу идти вперед.
Высоко задирая голову, она хрипло ржала и топталась па месте, оглядываясь туда, где стонало и содрогалось от взрывов широкое поле. Там, среди черных столбов взвихренной земли, распушив хвост, словно играясь, носился жеребенок.
Возле яра из стороны в сторону, как под ветром, колыхалась куча людей. Рубились молча. Под копытами коней глухо гудела земля.
Эскадронный, вывернувшись из кучи, махнул по полю и тут же схватил на мушку точеную голову жеребенка. Не попал. Жеребенок легким скоком описал круг и остановился поодаль.
Эскадронный вновь вскинул карабин. Дурашливо взбрыкивая под градом пуль, жеребенок тоненько заржал и, распушив хвост, кинулся к матери.
Эскадронный выругался и, развернув коня, бросился туда, где бородатые староверы теснили командира полка, прижимая его к яру.
Матвей оглянулся. Незнакомый красноармеец, с черным от пота и пыли лицом, открывая рот, что-то кричал.
— Громче! Не слышу! — крикнул Митька.
— Комиссар приказал стоять здесь и ни шагу назад! — Красноармец вскочил и побежал, пригнувшись.
— Что ж вы, сестры, под самым огнем?! — кричал с коня Бахтуров.
— А нам так ловчее, — ответила Полинка. — У нас в балке линейки стоят.
— Ну, смотри…
— Как там мой мужик? — крикнула Дуська.
— Живой, — ответил Бахтуров.
Дуська стояла во весь рост и, словно не замечая пуль, по-хозяйски оглядывалась.
— Варь, — крикнула она. — Вон ишо один ползет.
— Иду, — ответила Варя, накладывая повязку раненому.
— Дуськ, ложись, — крикнули ей.
— Некогда, родненький, — ответила Дуська и, услышав гул, обернулась.
На расположение лазарета шли аэропланы.
— Надя, берегись! — крикнула Дуська.
Но Надя в растерянности стояла на бричке и, не отрываясь, смотрела на идущие, казалось, на нее аэропланы.
И тогда Бахтуров бросил коня вперед, на галопе снял Надю с тачанки, и лошадь понесла их между взрывами.
В бричку ударил взрыв. Все нехитрое хозяйство лазарета разнесло в клочья.
Пушки били не переставая.
— Хорошо, орлы! — весело кричал Добров. — Одно слово… — Вдруг он увидел прямо перед собой густые цепи солдат. — Огонь на меня! Огонь на меня! — закричал он в трубку телефона.
Солдаты были уже рядом. Послышался свист, и перед Добровым вдруг взметнулась стена огня.
— Ясная картина, — сказал Буденный и опустил бинокль. — Противник вводит резерв.
Перед ним вырос Пархоменко.
— Ты что? — крикнул командарм. — Где тебя носит?
— Я хотел… — начал Пархоменко.
— Постой, — оборвал Буденный, — вон твоя бригада пошла на прорыв, видишь? Веди ее!
Пархоменко молча развернул лошадь и пустил ее в полный карьер.
Бригада пошла па прорыв и ударилась о каре неприятеля.
Застрекотали пулеметы.
Упали раненые.
Каре не дрогнуло, и бригада побежала.
Пулеметчики смотрели в степь.
— Гляди, — Матвей тронул за локоть Фильку. — Наши бегут!
— Это ж третий эскадрон, и Карпенко впереди! Эх, пулемет не достанет, я б по нему вдарил.
В лощине разворачивались цепи кавалерии белых.
— Что же ты, Матюша, не стреляешь?
— Ш-ш-ш. — Матвей докуривал цигарку. — Подпустим поближе.