— Какой сейчас день? — хрипло спросил я.
— Пятница, брат.
Я любил Казаха за его способность не задавать ненужных вопросов.
— Что ты там…
— Тринадцатое апреля? — бесцеремонно прервал я Дёму, но тот не угомонился.
— Ты чё, Серый… — начал было он, но замолк, когда тяжелая рука Жасыма легла на его плечо.
— Да, — кивнул Казах, — внимательно глядя мне прямо в глаза. — Всё нормально, Серый?
— Надеюсь, — искренне ответил я. — Вот, палец поранил, — я протянул вперед замотанную в полотенце руку, как бы доказывая свои слова. — А год какой? Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый?
— Да.
— Ты чё, из-за раны год забыл? — всё-таки влез Дёма.
— Да нет, — отмахнулся я. — Просто уточнил. Мало ли.
И демонстративно пожал плечами. Я уже принял окончательное решение.
— Слушайте, парни, я сегодня в институт не поеду, — сказал я. — Соврите там что-нибудь, а? Типа — приболел, простудился, лежит с температурой, пьет аспирин горстями и малиновое варенье жрёт ложками?
— Какое варенье?..
— Дём, отстань, — попросил я. — Никакое. Жасым, ты как? Скажешь?
— Да скажу, конечно, без проблем, — взгляд его стал ещё более цепким. — Но ты чего-то не договариваешь, брат.
— Многие знания — многие печали, — улыбнулся я. — Что-то мне сегодня лениво куда-либо выбираться. Не знаю… надо отлежаться, думаю, за выходные в норму приду.
— Понятно… — протянул Казах. — Ладно, твоё дело. Учти, что Рыбка не любит симулянтов, она сама на первом занятии говорила.
— Да и фиг с ней, — отмахнулся я. — Домашку мою отдайте, пусть увидит, что я трудился, не щадя живота своего…
Я вырвал лист с домашним заданием и с уже ставшей бордовой кляксой крови и протянул его Жасыму. Снова экспериментировать с защелкой, которая, видимо, разрабатывалась в качестве капкана на мелкую дичь, мне не хотелось.
— Твоё дело… — повторился Казах. — Дём, пойдем. Уж тебе-то точно нельзя пропускать Рыбку, иначе не видать тебе зачёта как своих ушей.
— Если их отрезать, он их может увидеть, — зачем-то сказал я.
Дёма опасливо глянул на меня, подхватил сумку и скрылся за дверью. Казах чуть замешкался.
— Ты точно в порядке? — спросил он.
Я знал, что это не показуха — он действительно волновался. Казах вообще был самым добрым из нас троих.
— Думаю, да, — улыбнулся я. — Или буду — к тому времени, как вы вернетесь с победами и пятёрками.
— Какие там пятёрки… — отмахнулся он. — Ладно, приходи в себя.
И тоже ушел.
А я ещё минут десять стоял столбом посреди комнаты, не представляя, что на меня нашло и где я очутился. И, самое главное, почему.
Глава 2
Ничейная собственность
Кухни в нашей общаге были на каждом этаже, но на моей памяти почти никто по прямому назначению их не использовал. Абитуриенты, зачисленные в славные ряды заборостроителей, первым делом приобретали вскладчину какую-нибудь простенькую электрическую плитку и готовили еду у себя в комнате. Просто потому, что студент, решивший, допустим, пожарить картошку на общей кухне, привлекал целую толпу халявщиков.
Конечно, никто не отбирал у них нажитое непосильным трудом — видимо, это считалось неспортивным. Но и чтобы просто отказать паре-тройке весьма прожорливых рыл, на которых не действовали никакие разумные доводы, нужно было обладать незаурядной смелостью и силой воли на уровне, недоступном первокурсникам. Это уже потом, после первого же Нового года, чувство такта, стеснительность и стремление помочь ближнему исчезали у обитателей общаги как ненужные и вредные атавизмы. Но в самом начале нелегкого студенческого пути они — ну или мы — были пугливы, стеснительны и боялись пререкаться с взрослыми, которыми выглядели с точки зрения вчерашних школьников все старшекурсники.
По комнатам халявщики почему-то не ходили.
В общем, кухня большую часть времени пустовала и использовалась не совсем по прямому назначению. Девушки, например, кипятили там бельё или вываривали в больших баках джинсы, наводняя коридор отвратительным запахом хлорки — это уже к концу десятилетия, сейчас джинсы недоступная роскошь. Но чаще всего кухни использовались как курилки, особенно по холодной поре, когда на большие балконы пожарного хода выходили, лишь закутавшись в шубы.
В принципе, народ курил и в комнатах; это не поощрялось, но кто в студенчестве обращал внимание на какие-то там запреты и ограничения? Значение имело лишь мнение соседей — если они разделяли увлечение сигаретами, то дымить можно было всем вместе, не совершая утомительных телодвижений к месту курения.