В утро сбора войск Рейчэл проснулась и узнала, что на улице небывало сильный для Кумберленда мороз. Прежде чем одеть ребенка, она подождала, пока снизу послышалось потрескивание горящих поленьев и потянуло теплом. Ее сани стояли перед дверью, она и мальчик нырнули под медвежью шкуру, а Эндрю скакал рядом на своем черном коне; всадник и лошадь были окутаны клубами замерзавшего на морозе пара, который они выдыхали. За ночь лед сковал реку Кумберленд, подобного Рейчэл не видела с тех несчастных дней в Хантерз-Хилл, когда она впала в отчаяние от длительного отсутствия мужа. Скакавший рядом Эндрю подъехал ближе к саням и рассказал ей, как не хотелось ему созывать войска в такой морозный день и как он доволен, что квартирмейстер майор Уильям Б. Льюис заготовил в лагере тысячу вязанок дров.
Приехав в Нашвилл, Рейчэл отправилась прямо в дом Табиты. В четыре часа она надела тяжелое стеганое пальто, варежки и сапожки и ждала, когда молодой Томас Гарт Бентон отвезет ее в лагерь. Снег припушил все кругом, но площадка лагеря, где около двух тысяч мужчин грелись вокруг костров, приплясывая на месте, превратилась в грязное месиво. Бентон провел ее в палатку Эндрю, который писал приказы на грубо сколоченном столе.
— Эндрю, в городе говорят, что ночь будет самой холодной в истории Теннесси. Не можешь ли ты расквартировать солдат по домам, сараям и тавернам?
— Я не имею такой власти, — сказал он. — Кроме того, если мы не сможем пережить одну ночь, то как нам удастся уцелеть в течение войны?
Стемнело, когда она добралась до дома племянницы. Маленький Эндрю спал. Рейчэл села перед камином и прочитала Псалом 90.5: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем».
Холод был настолько пронизывающим, что даже камин не помогал, и к семи часам вечера ей пришлось прогреть простыни медной сковородкой с горящими углями. Сон был беспокойным, она тревожилась за Эндрю и его солдат, спавших на снегу, не имея при этом достаточно одеял.
На следующее утро Эндрю прислал ей весточку; он сообщал, что его войска выдержали первое испытание скверной погодой. За завтраком она спросила свою рыжеволосую племянницу:
— Табита, художник Джош Кленнинг все еще раскрашивает вазы и веера? Как ты думаешь, может ли он передать сходство на медальоне из слоновой кости?
— Думаю, что да, тетушка Рейчэл. Почему бы вам не спросить его?!
В последующие недели Эндрю удавалось порой приходить к Табите, чтобы поздно вечером выпить чашку кофе. Он шагал по комнате взад и вперед в своей темно-синей униформе, в сапогах и с саблей. Его рыжие волосы поседели на висках, но он по-прежнему был полон энергии, рассказывая Рейчэл о своих проблемах. Из Вашингтон-Сити не прислали деньги для выплаты двухмесячного аванса, который солдаты хотели оставить своим семьям. Эндрю пытался добыть провиант и лодки за счет собственного кредита и выдал собственные личные расписки на тысячу шестьсот долларов, чтобы срочно получить необходимое. Уверена ли она, что выплатит по этим распискам, когда через девяносто дней наступит время расчетов? Он, правда, не сказал каким образом.
Каждое утро Рейчэл посещала Джоша Кленнинга и позировала, но художник явно не думал, что генерал и его войско покинут Нашвилл, он лишь пожимал плечами, когда Рейчэл пыталась ускорить работу.
Наконец в первую неделю января полковник Джон Коффи отбыл со своими шестьюстами семьюдесятью кавалеристами и пошел по Тропе Натчез. Спустя три дня Рейчэл стояла на берегу реки с Эндрю-младшим на руках вместе с населением всего Нашвилла, высыпавшим для проводов. Она махала платком и кричала прощальные слова генералу Джэксону и тысяче пятистам пехотинцам, отправившимся в поход. Эндрю сказал ей, целуя на прощание:
— Не тревожься, дорогая, я позабочусь о себе. Ты знаешь, что я буду заниматься делом, к которому всю жизнь стремился.
Да, она знала и поэтому уступила ему. Рейчэл сказала:
— Дорогой, художник обещал мне, что сделает в срок. Я хотела, чтобы при прощании ты имел это при себе как мой подарок.
— Ой, сюрприз?
— Мой портрет на слоновой кости. Я хотела бы, чтобы ты носил его в кармане.
— Вовсе не так. Я повешу его на шею на цепочке и никогда не сниму — ни днем, ни ночью. Если портрет будет закончен через десять дней, пошли его с Динуидди к слиянию Кумберленда и Огайо. Он станет символом моих успехов.
Она стояла на берегу, наблюдая, как последняя лодка отошла от причала, освещаемая серым холодным январским светом, а первая лодка, в которой был Эндрю, медленно скрывалась из виду.