Они проснулись утром 9 февраля, в решающий день, и увидели, что за окном валит густой снег. Эндрю надел пальто и ботинки и вовремя вышел из гостиницы, чтобы дойти до Капитолия к полудню и принять участие в подсчете голосов в сенате по выборам Джона Кэлхуна вице-президентом. Когда Рейчэл спросила его, намерен ли он после окончания работы сената остаться на заседание палаты представителей, где состоится голосование по кандидатурам на пост президента, Эндрю ответил, что не считает правильным находиться в палате во время баллотировки.
Он возвратился во втором часу дня, заказал себе в комнату обед, чтобы избежать контакта с собравшейся в таверне толпой. Первое блюдо было доставлено в их гостиную, но в этот момент появился Энди, выражение его лица было более красноречивым, чем любое объявление об итогах голосования: мистер Адамс[21] был избран при первой баллотировке! Умелыми действиями и блестящим маневрированием Генри Клей единолично склонил Кентукки, Огайо и Миссури на сторону Адамса.
В гостиную ворвался Джон Итон с мрачным от разочарования и огорчения лицом; он принялся поносить изо всех сил Генри Клея. Эндрю выслушал его и сказал спокойно:
— Это не совсем справедливо в отношении мистера Клея, Джон. Он вправе использовать свое влияние в пользу человека, которого считает более подходящим для работы. Ты помнишь, как он однажды открыто обвинил меня в палате представителей, что я «военный диктатор, который уничтожит свободы народа»?
В этот вечер они присутствовали на последнем регулярном, по средам, приеме у президента Монро. Эндрю сердечно поздравил мистера Адамса. На пути в отель в карете Джэксонов Джон Итон заметил, как тих был город: ни костров, ни победного праздника, ни ликующих толп.
— Народ хотел вас, генерал, — с грустью заключил Итон. — Люди считают, что их обманули.
Но ничто не могло изменить спокойной реакции Эндрю на случившееся. Со своей стороны Рейчэл была довольна. В целом выборы были достойными; предсказания, будто Республика распадется, если главное исполнительное лицо станет выбираться избирателями, не оправдались, как и ее опасения, что над ней будет измываться оппозиция.
Вернувшись в свой номер, где в камине потрескивали поленья, они вместе с Энди и Эмили выпили горячего пунша.
— Как долго, дядя Эндрю, мы останемся в Вашингтоне, по твоему мнению? — спросил встревоженно Энди. — Я должен возвратиться в Нашвилл и возобновить свою практику. Мне нужно обеспечить свою жену.
— Твой дядя и я подготовили для вас свадебный подарок, который облегчит ваше положение, — сказала Рейчэл, знавшая, насколько глубоко были разочарованы молодожены поражением Эндрю. — Мы намерены подарить вам плантацию Сандерс.
Последовал взрыв радости, и было много объятий, прежде чем молодая пара удалилась в свой номер. Несмотря на огонь в камине, воздух в номере оставался прохладным. Эндрю закутал Рейчэл в одеяло и подсунул его отворот ей под ноги.
— Итак, Рейчэл, моя дорогая, я пытался сделать тебя первой леди страны. Ты не разочарована, верно?
Она внутренне улыбнулась и провела рукой по выступавшим костям его лица:
— Мое разочарование относится к твоим чувствам.
— Тогда все в порядке, я буду счастлив вернуться в Эрмитаж.
— На какой срок… — нежно спросила она. — До следующих выборов?
Их глаза встретились. Его глаза были суровыми.
— Через месяц мне стукнет пятьдесят восемь. Мистер Адамс, без сомнения, пробудет два нормальных срока. Разумеется, ты не думаешь, что в возрасте шестидесяти шести лет?.. Это — навсегда!
«Он сказал мне это слово дома, — подумала Рейчэл, — но на сей раз он имеет в виду то, что говорит. Быть может, в конечном счете он удовольствуется положением джентльмена-плантатора».
«Навсегда» длилось всего пять дней. 14 февраля выбранный президентом Куинси Адамс предложил пост государственного секретаря Генри Клею. Разверзлись врата ада в Вашингтоне и по всей стране… и в особенности в их двух комнатах во Франклин-Хауз. Посетители шли потоком, и все они страстно осуждали покупку голосов за счет предоставления поста.
Спокойствие и согласие Эндрю с итогами голосования исчезли напрочь. Рейчэл понимала по тому возмущению, от которого сотрясалась вся его длинная фигура, что ничто в его бурной карьере, исключая мародерство британцев, не вызвало такой крайней решимости отомстить за подлость. Она слышала, как он, стоя в дальнем углу комнаты в окружении своих самых восторженных сторонников, кричал: