— Предстань перед судом, и пусть его честь вынесет приговор, иначе я размозжу твои жалкие мозги.
Наступила тягостная тишина. Если Симберлин был готов действовать, то следовало бы ожидать выстрела. Но его плечи опустились. Послышался гул оживленных голосов. Рейчэл повернулась к своей матери:
— Мистер Джэксон действительно застрелил бы его?
— Мистер Симберлин, видимо, думал так, — ответила миссис Донельсон с улыбкой.
Судья Макнейри постучал молотком.
— Между прочим, мама, — спросила Рейчэл, — ты все еще считаешь твоего нового постояльца мирным человеком?
После объявленного перерыва они покинули помещение суда. Джэксон и Рейчэл шагали нога в ногу.
— Вы не испугались? — поинтересовалась она. — Симберлин мог убить вас.
— О, я блефовал, — самодовольно ответил он. — Кроме того, я люблю сталкиваться с опасностью.
Вечером за ужином, когда гроза порывами обрушивалась на крышу дома, они долго сидели за столом. Отблеск горевших в камине сосновых дров и хвороста играл бликами на их лицах. Миссис Донельсон спросила:
— У вас нет собственной семьи на Западе, мистер Джэксон?
— Нет, миссис Донельсон, я сирота. С четырнадцати лет. Мой отец умер за несколько дней до моего рождения, надорвавшись поднимая бревно в нашем местечке Уоксхауз. У меня было два брата; старший, Хью, погиб в сражении у Стоно-Ферри. Моя мать отыскала моего младшего брата, Роберта, и меня в британской военной тюрьме в Кэмпдене, но раненый Роберт умер через два дня от заражения и оспы.
Он вдруг смолк, его длинное выразительное лицо потеряло свою бледность, покраснело, и на лбу четко проступил шрам, похожий по очертанию на восточную саблю.
— Когда я излечился от оспы и моя мать узнала, что два моих двоюродных брата, Джозеф и Уильям Крауфорд, захвачены британцами и больные лежат в тюремном корабле около Чарлстона, она собрала все имевшиеся у нее лекарства и отправилась в путь с двумя женщинами. Не знаю, как долго находилась она в этой темнице, пытаясь вылечить парней, но сама подхватила на корабле лихорадку и не смогла уехать дальше чем на пару миль от Чарлстона. Я даже не знаю, где она похоронена. Она лежит в безымянной могиле где-то на равнине. Я неоднократно искал, но никто, видимо, не знает.
Его голос утих, огромная голова склонилась, тяжелые веки закрылись. Рейчэл никогда раньше не слышала, чтобы он говорил таким образом. Впервые она почувствовала нежность в мужчине и его неодолимую тягу к любви. Когда он поднял голову и взглянул на нее, в его глазах блестели слезы.
— Именно поэтому, миссис Донельсон, я думаю, что самое великое, что может иметь мужчина, — это семья, и, чем она больше, тем лучше.
— Хотела бы, чтобы у меня была еще одна дочь для вас.
— Поскольку у Донельсонов нет больше свободных девушек, — сказала Рейчэл, — когда мой муж и я поселимся в нашем новом доме, то обследуем всю округу и устроим серию восхитительных приемов. Если, конечно, вас не ждут девушки в Джонсборо или в Солсбери.
Он посмотрел на нее с другой стороны камина и ответил задиристым тоном:
— О, разумеется, мадам, дюжины их, целый список присяжных.
— Назовите их имена.
— Имена? О да. — Он провел своими тонкими пальцами по волосам, вытянув несколько рыжеватых прядей на лоб. — Посмотрим, там, в Уоксхаузе, была… была, ну, конечно, Сюзан Смарт, которая говорила мне, что у меня приятные глаза и что я хожу, наклоняясь вперед. Затем в Солсбери была Нэнси Джаррет. Приятная девушка Нэнси. Скакала на лошадях, словно мартовский ветер. Но ее мать не одобрила выбор, заявив, что я слишком много пью и играю в азартные игры.
— И такое с вами было?
— Ох, видимо, было. В годы учебы я был диким парнем. Но что можно делать, если таверны были единственным местом, где мог жить человек? Когда мне было шестнадцать лет, мой дед оставил мне в наследство триста фунтов стерлингов, я отправился в Чарлстон и проиграл эти деньги на скачках так быстро, что у меня до сих пор голова идет кругом. Но с тех пор как я примкнул к семейству Донельсон, я стал серьезным, ответственным гражданином. Я больше не играю и не стану играть… пока не создам на границе самую лучшую конюшню скаковых лошадей.
Но настоящее представление о характере Джэксона семья Донельсон получила от Джона Овертона. Джон спокойно заметил:
— Он выше всех, кого я когда-либо знал. Вы, конечно, заметили шрам на его голове?
Все кивнули головой в знак согласия.