Присмотревшись, я замечаю в тени у окна какую-то фигуру. Она сидит за
металлическим столом, уставившись в пустоту, и барабанит пальцами по его
поверхности.
— Мам? — зову я.
Фигура оборачивается, но лица не видно. Я стараюсь изо всех сил его
рассмотреть, мне нужно всего одно воспоминание о своей настоящей матери,
за которое можно уцепиться. Но все без толку: меня удочерили, когда мне
было всего несколько недель, а не четыре года. Я ничего не помню о своей
маме. Не имею понятия, ни кто она, ни как выглядит. И все равно пытаюсь
разглядеть. Тут за плечо меня трогает рука, похожая на мою. Я оборачиваюсь и
вижу другое лицо. В зеркале.
— Эй? — зову я. Отражение молчит.
С тихим вскриком я резко просыпаюсь. На этот раз я в своей обычной
спальне. Мои мягкие простыни из египетского хлопка спутанным влажным
комком собрались вокруг лодыжек. Ноги заледенели от холодного воздуха из
работающего кондиционера. Я гляжу на часы — еще даже полуночи нет.
Сегодня я легла рано, потому что мы с Шарлоттой несколько часов играли в
теннис во дворе неподалеку, и я жутко устала. Не хочу потерять форму к
началу нового сезона — такого удовольствия Нише я не доставлю.
Я потягиваюсь и вздыхаю. Теперь не усну. Поэтому быстро натягиваю
толстовку с рельефным узором и спускаюсь вниз, ступая как можно тише.
~ 38 ~
http://vk.com/art_of_translation
В раковине наливаю себе стакан воды. Внезапно мое внимание
привлекает что-то у меня за спиной. В дальнем углу нашего ухоженного сада,
из-за переплетенных ветвей, струится мягкое желтое сияние.
Клуб. Лолер с Тайером сейчас там смотрят на звезды. Я так и вижу их
силуэты. Они сидят, склонившись друг к другу, и о чем-то шепчутся в темноте.
О чем, интересно? Каково это оказаться рядом с Тайером наедине?
— Мы тебя разбудили?
При виде фигуры в дверном проеме я подскакиваю и роняю стакан воды.
Тот ударяется о гранитную столешницу и разбивается. Когда я отдергиваю
руку, то вижу кровь.
— Ай! — Порез неглубокий, но крови много. Меня вдруг начинает
тошнить, и я прислоняюсь к столешнице.
Тайер подлетает ко мне.
— Боже мой. Ты в порядке?
— Все хорошо, — мямлю я. — Если только ты принесешь мне пластырь.
Видно, что Тайер не хочет оставлять меня одну.
— А где он?
— В ванной, в аптечке, — указываю я направление здоровой рукой.
Тайер быстро уходит, а я в это время пытаюсь перевести дух. Что со мной
такое? Обычно я не роняю стаканы, даже посреди ночи. Неужели он знает, что
рядом с ним я становлюсь неуклюжей? Знает о моих чувствах?
И что же я чувствую? Я до сих пор не ответила на его сообщение по
поводу мороженого. Убеждаю себя, что просто хочу держать его на расстоянии,
а на самом деле просто не знаю, что ответить. Потому что обычные приемы
флирта с Тайером просто не сработают.
Некоторое время спустя возвращается Тайер с аптечкой в руках. Он
достает квадратный кусок бинта, сложенный в несколько раз, и плотно
прижимает его к моей ладони, а потом аккуратно подводит меня к кухонному
столу.
— Держи крепко, пока я все тут уберу, — говорит он.
— Спасибо, — бормочу я.
— Не за что, — бросает он через плечо и принимается вытирать
столешницу, попутно собирая большие осколки и выбрасывая их в мешок для
мусора. — Не стоило тебя пугать. Не спится?
— Не могла уснуть после одного сна, — говорю я.
~ 39 ~
http://vk.com/art_of_translation
— Какого?
Я смущенно отвожу глаза. Обычно я не обсуждаю с парнями свою родную
мать. Да и вообще ни с кем ее не обсуждаю.
Тайер завязывает мешок и вешает его на ручку двери в прихожую. Потом
берет аптечку и садится рядом за стол, выдвинув мой стул и повернув его так,
чтобы мы оказались лицом друг к другу. Я втягиваю воздух, вдруг ставший
между нами наэлектризованным, и он склоняется ко мне. Нежно берет мою
раненую руку и раскрывает ладонь, убирая бинт и откладывая его в сторону.
— Будет жечь, — предупреждает он, не сводя с меня глаз.
Потом вытаскивает из упаковки антисептическую салфетку и проводит
ею по порезу. Я вздрагиваю от резкого жжения. Тогда он подносит мою ладонь
к лицу и слегка дует на нее. Я снова вздрагиваю. На этот раз, скорее, от
близости Тайера, чем из-за пореза.
— Ты уверена, что все хорошо? — тихо спрашивает он.
— Да, я в порядке, — поморщившись, отвечаю я.
— Я не о порезе, — говорит он. — А о... твоем сне. Который не дает тебе
уснуть. Ты кажешься... — Он замолкает не в силах подобрать слова.
— Мне снилась моя мама, — внезапно выдаю я. — Моя настоящая мама.
Ты же знаешь, что я приемная, да?
— Да.
Если Тайер и видит, как я нервничаю, то ничего не говорит. Он лишь
отрывает защитную бумагу с большого пластыря и приклеивает его поверх
пореза. Потом сжимает мою ладонь в кулак и накрывает своей, чтобы рана
перестала кровоточить. Сильное прикосновение его руки меня успокаивает, и я
продолжаю:
— Такое иногда случается — она снится мне. И каждый раз я просыпаюсь.
Хотя мне снится не совсем она, то есть я не знаю наверняка. Потому что у меня
не сохранилось о ней воспоминаний. Удочерение было анонимным, так что
мои родители, Мерсеры, об этом не говорили.
На мгновение в кухне повисает тишина, помимо нашего с Тайером
дыхания слышно только тихое гудение кондиционера. Когда проходит еще
несколько секунд, а Тайер так ничего и не говорит, я начинаю паниковать.
Может, я сказала лишнего. Может, он не хочет слышать о моих дурацких снах
или беспокойствах по поводу настоящих родителей. Мне и самой не нравится
обо всем этом думать. Я даже не пишу о своих чувствах в дневнике.
~ 40 ~
http://vk.com/art_of_translation
Но тут Тайер крепче сжимает мою руку.
— Тебе должно быть тяжело, — просто говорит он.
Меня захлестывает буря эмоций. Лучше и не скажешь — по сути, это
единственное, что тут можно сказать.
— Ты надеешься когда-нибудь с ней встретиться? — спрашивает Тайер.
Я задумываюсь над его словами. Как ни странно, но меня никто об этом
никогда не спрашивал.
— Думаю, да. Конечно, какая-то часть меня очень зла на нее — наверное,
такое испытывают все приемные дети. Мне хочется знать, почему она бросила
меня, почему не смогла оставить.
— Может, у нее на то была веская причина.
— Может быть, — киваю я. — Ну и кроме того, я просто хотела бы ее
увидеть. Поговорить. Узнать вообще, есть ли у нас что-то общее.
Я вдруг чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Ужасно
смутившись, с трудом сглатываю. Ни за что не стану плакать перед Тайером.
Я с преувеличенной небрежностью пожимаю плечами.
— Все это неважно. Ты хотел знать, что мне снилось, я ответила.
— Спасибо, что рассказала, — говорит Тайер. А потом вздыхает. — На
самом деле, я тоже плохо сплю.
— Почему?
— В основном бессонница. А раньше я ходил во сне, — робко признается
он. — Это жутко пугало моих родителей.
— И что ты делал?
Он смеется.
— Однажды они спустились вниз и обнаружили меня в комнате отдыха. Я
сидел на диване с пультом в руке, а по телевизору шла какая-то реклама.