Севиль заглянула во двор и захлопала в ладоши:
- Ой! Какая красота! Просто прелесть!..
Полная женщина еще раз оглядела уютный дворик, где им предстояло провести лето, и еще раз улыбнулась - она была рада и за себя и за дочку.
- Ладно, давай разберем вещи, надо устраиваться.
Водитель опустил борт машины и принялся перетаскивать вещи в дом. Севиль и ее мать переносили сумки, всякую мелочь. Иногда полная женщина сердито посматривала на Балададаша, сидевшего как ни в чем не бывало под тутовым деревом. Мол, не видишь, люди приехали, вместо того чтобы помочь, отдыхаешь в тени.
Балададаш чувствовал на себе недовольные взгляды полной женщины и шофера, который работал в прилипшей к телу белой рубашке, но Балададаш был Балададашем, он никому, даже отцу своему, не позволял собой распоряжаться, предпочитая делать то, что считал нужным.
Полная женщина запыхалась, хотя ей, наверно, не так уж и вредна была эта физическая нагрузка. А Севилъ, щебеча как птичка, подбегала, хватала книжку или маленький узелок, относила в дом и снова возвращалась, Наконец шофер начал двигать в кузове старый платяной шкаф. Тут полная женщина не выдержала и сказала Балададашу:
- Эй, парень, помоги немного, не видишь, мы из сел выбиваемся?
Балададаш поднял голову, посмотрел на полную женщину и спросил:
- Это вы мне?
- Да... А кому же?
Балададаш смерил ее взглядом и произнес:
- Привезли бы с собой еще и носильщика.
Полная женщина открыла рот, шофер гневно обернулся к Балададашу, хотел что-то сказать, но в это время стоявшая в дверях Севиль прыснула, глядя на Балададаша, и шофер промолчал.
Балададаш внимательно посмотрел на Севиль из-под огромного козырька своей огромной кепки, потом, опустив на землю деревяшку, встал, сложил ножик и, отряхивая сзади парусиновые штаны, медленно направился к машине.
Севиль с веселым недоумением посмотрела на кепку, украшавшую голову Балададаша в такую жару, на сигарету за ухом и снова прыснула.
Балададаш искоса глянул на девушку и, не обращал больше на нее внимания, встал спиной к машине и поднял руки.
Водитель сначала колебался, потому что шкаф был очень большой, а парень на вид не очень сильный, но уверенность Балададаша передалась и ему, и он, кряхтя, взгромоздил шкаф Балададашу на спину.
Поддерживая шкаф руками, Балададаш устоял, однако в глазах у него потемнело, а в голове пронеслась мысль, что, если он сейчас же не выскочит из-под это груза, не видать ему ни армии, ни курсов, куда поступил Ахмедага.
Шкаф съехал со спины Балададаша и с грохотом ударился об асфальтовый тротуар.
Увидев, что Балададаш цел и невредим, Севиль громко расхохоталась, и ее смех будто пробудил ото сна полную женщину:
- Вахсей-ей!..
Балададаш посмотрел сначала на опрокинувшийся щкаф, на расколовшуюся дверцу, потом на Севиль и промолвил:
- Ничего, починим.
- Что починим, - тихо сказала мать Севиль, - что починим? Ты только посмотри, что ты натворил!
Севиль снова расхохоталась.
Шофер остолбенело глядел сверху на Балададаша, губы его беззвучно шевелились.
А Балададаш отвел глаза от шкафа, снова посмотрел Севиль и вдруг понял, что эта девушка, которую он впервые увидел всего полчаса назад, очень родной и близкий ему человек; это чувство пронзило его всего, и ему вдруг показалось, что он в море, что его обнимают ласковые морские волны, а найти второго такого человека, который, как Балададаш, чувствовал, ощущал, любил бы море, было довольно трудно. Так началась первая любовь Балададаша, и первый день этой любви завершился историей со шкафом; Балададаш сначала отряхнул сзади свои парусиновые брюки, потом как ни в чем не бывало повернулся и удалился так медленно и беспечно, как умел ходить один только Балададаш.
В этот час, кроме рыб, в море плавал только Балададаш; рыб не было видно, а голова Балададаша чернела на поверхности воды, пропадала, появлялась; Балададаш плыл так бесшумно, что спокойствие моря оставалось спокойствием и безмолвие - безмолвием.
Балададаш перевернулся на спину и увидел голубое небо, вернее, голубые глаза белолицей девушки с каштановыми волосами. Звали ее Севиль.
Эта насмешливая девушка сидела сейчас под большим инжировым деревом в своем новом дворе, но она больше не смеялась. Пропустив пальцы обеих рук сквозь каштановые волосы на затылке, она устремила свои огромные глаза в небо; она смотрела в небо и читала стихи:
Как прощались, страстно клялись
В верности любви...
Вместе тайн приобщались,
Пели соловьи...
Взял гитару на прощанье
И из струн исторг
Все признанья, обещанья,
Всей души восторг.,.
Да тоска заполонила,
Порвалась струна...
Не звала б да не манила
Дальняя страна!
Вспоминай же, ради бога,
Вспоминай меня,
Как седой туман из лога
Встанет до плетня...
Потом она раскинула руки, потянулась и только тогда увидела Балададаша, который влез на забор. Она сначала немного смутилась, а потом спросила:
- Ты тоже любишь стихи?
- А почему бы и нет?
- Много знаешь наизусть?
Балададаш кивнул.
- Да ну? - Севиль вскочила с места. Она будто не поверила ему. - Почитай хоть что-нибудь.
- А что, здесь школа, что ли?..
Конечно, Балададаш знал кое-какие стихи, но Балададаш знал и то, что ни одно из этих стихотворений недостойно Севиль, ну то есть это не те стихи, которые можно прочитать ей сейчас, в эту минуту. Балададаш знал также, что с девушкой, которая просто так, глядя в чистое небо, читает стихи, надо разговаривать тонко, ласково и очень умно, но все дело в том, что он, Балададаш, тонко и ласково и еще к тому же очень умно разговаривать не умел.
В сущности, Балададаш осознал это только сейчас, только сейчас понял, что он, закончивший школу в свои восемнадцать лет, известный мастер по строганию палочек для лапты, не способен разговаривать с девушкой тонко и ласково, вкрапливая в беседу очень умные слова. Да, конечно, Балададаш чувствовал, что девушка, находившаяся всего в десяти метрах от забора, на котором он сидит, на самом деле очень далека от его мира, но в самой глубине своей души Балададаш чувствовал также и о, что в один из дней на берегу моря, звездной летней ночью, к тому же прохладной ночью, это расстояние может сильно сократиться и даже вовсе исчезнуть, и эта красивая девушка может приласкать его, как это делают теплые морские волны, и поцеловать в губы.
И Балададаш явственно ощутил на губах этот поцелуй, вздрогнул и посмотрел на девушку виновато.
Понятно, что Севиль ничего не знала о мыслях Балададаша, она была совершенно не в курсе того, что несколько секунд назад целовала его худое, смуглое лицо. Севиль рассматривала огромную кепку на голове Балададаша, и Балададаш понял, как это плохо, что он сейчас не прочитал ей стихов.