— Я приму барона Фокенберга, — сказала она вслух.
— Это опасный человек, моя королева. Позвольте мне быть рядом с вами. Я подозреваю, что…
— Вы сегодня встревожены, я вижу. О причинах этого мы поговорим позже. — Она улыбнулась. — Фокенберга я не боюсь и охрана мне не нужна. Будьте рядом, сэр Клиффорд, — это все, что от вас требуется.
Она протянула ему лилейно-белую, красивую, будто выточенную из мрамора руку. Он коснулся губами ее тонких пальцев почти благоговейно, однако королева вздрогнула: таким горячим показалось ей это почтительное прикосновение. Когда он вышел, она еще некоторое время размышляла, глядя на закрывшуюся за ним дверь, и не могла до конца понять: что за чувства питает к ней начальник стражи? О да, он покорный подданный, но только ли?
Маргарита не могла отделаться от мысли что этот преданный человек все же в чем-то для нее опасен.
Когда Фокенберг, молодой, но квадратный и неуклюжий, вошел, она встретила его убийственно-ледяным, полным презрения взглядом синих глаз. Бледное лицо королевы не выражало ничего, кроме брезгливости, и вообще казалось красивой застывшей маской. Она выдерживала паузу, дожидаясь, покуда он приблизится и отвесит поклон. И только потом, когда он поднял голову, уста королевы разомкнулись.
— Мне доложили, — сказала она, — что вы были так смелы или так неосторожны, что явились в Вестминстер передать некую просьбу вашего дядюшки, одно имя которого мне ненавистно…
Бастард Фокенберг, даром что был незаконным сыном, удался в породу Невиллов, то есть был груб, прям и нахален. Но вот умом и терпением родичей он не обладал, напротив, ему было присуще свойство впадать в бешенство. Исступление часто овладевало им, когда он видел хоть малейшую преграду на своем пути. В своей жизни он впервые говорил с королевой, но ненависть его была так сильна, а ее слова показались такими оскорбительными, что первоначальная робость новичка мигом с него слетела. Он стал заливаться краской гнева — сначала побагровела его шея, потом вспыхнули небритые щеки.
— Просьба? — буркнул он, глядя на королеву исподлобья. — Я пришел не просить, а требовать!
— Чего может требовать слуга от госпожи?
В звуках ее голоса слышались такие царственные нотки, что молодой Фокенберг умолк и отступил на шаг, загремев железом. Хоть оружие у него и забрали, он все равно возвышался, как глыба, перед королевой. На стальном панцире, защищающем широкую грудь, был изображен медведь с суковатой палкой, закованный в цепи и пересеченный бастардной полосой.
Фокенберг, пожалуй, как никто из Невиллов, напоминал животное, имевшееся в их гербе.
— Его светлость герцог Йорк прислал меня с предложением, миледи. — Было видно, что почтительный тон дается ему с трудом. — Я, может быть, скверный кавалер и не умею говорить красиво, зато я прям и выражаюсь ясно…
— Да, в излишнем изяществе вас не упрекнешь. — Брезгливый взгляд королевы ясно давал понять, сколь мало для нее значит бастард, ныне стоящий напротив. — Говорите же, о чем просит ваш дядюшка.
— Его светлость не желает жестокой ссоры, — произнес Фокенберг, снова багровея от гнева. — У Ричарда Йорка есть предложение мира…
— Что значит слово «мир» в его устах? — требовательно спросила королева.
— Если вы согласитесь, его светлость сделает так, чтобы ваш сын был признан парламентом. Парламент повинуется Йорку, миледи, это ни для кого не тайна, — сказал молодой барон. И, не поднимая хмурых глаз, явно скрывая ненависть, угрожающе закончил: — Если же нет — его светлость поклялся, что обвинит вас перед пэрами в прелюбодеянии и при всех потребует расследования того, каким образом появился на свет ваш сын…
Бледное лицо Маргариты осталось невозмутимым, вот только глаза сузились, прищурились, пристально разглядывая Фокенберга как врага, противника. «Он не называет меня королевой, — пронеслось у нее в голове, — только миледи!» С каким наслаждением она кликнула бы сейчас стражу и лордов, с каким удовольствием позволила бы молодым горячим вельможам поднять этого Фокенберга на копьях, так, чтобы кровь хлестала во все стороны из-под лат! Она задышала чаще, стараясь подавить ярость, рот ее приоткрылся, обнажив мелкие ровные зубы. Бабка Иоланда Арагонская учила ее хладнокровию, умению терпеть, но, увы, порой следовать этому совету было уж очень трудно.
Выждав минуту, она негромко спросила: