Маргарита вскинулась и села на постели. По лицу ее разлилась молочная бледность, глаза широко раскрылись, когда она увидела высокую темную фигуру, приближающуюся к ней.
Он был небрит и грязен. Несколько дней кряду ему довелось провести то под снопами морских брызг, то под осенним дождем. Грязь летела из-под копыт коня на одежду герцога во время бешеной скачки. Сомерсет был, наконец, не очень-то похож на того, прежнего вельможу-щеголя, черные доспехи добавляли ему мрачности, он весь пропах лошадиным потом и дорожной пылью. И все же она в неистовом порыве бросилась к нему, будто мощная сила подтолкнула ее, крепким, горячим кольцом рук обхватила его шею и, не выдержав, зарыдала, содрогаясь в его объятиях. Железные доспехи были холодны, но она чувствовала жар его сердца даже сквозь них.
Ибо это был он, Эдмунд. Единственный мужчина в ее жизни. И только на его груди она могла позволить себе заплакать.
Он хотел увидеть сына. Маргарита, втайне сознавая, что эта их встреча — крайняя неосторожность, почти что безумие, тем не менее, сама, босая и полуодетая, сбегала в соседнюю комнату и на цыпочках, чтоб не разбудить нянек и кормилицу, принесла ребенка. Впрочем, незамеченной она вряд ли осталась, просто никто не посмел ничего сказать… Да и сама она предпочитала, чтобы о ней Бог знает что думали, лишь бы хоть несколько часов провести с Эдмундом. Она так страдала все эти дни, не имея такого советчика, как он! Лишенная любимого мужчины…
И, наконец, помимо обсуждения дел государственных, Маргарите по-женски очень хотелось похвалиться своим дитя.
Она была рада, что он так внимательно, задумчиво, без всякой скуки глядит на малыша, словно изучает и хочет запомнить. Они долгое время молчали. Потом королева, зная, что от неприятностей все равно никуда не уйти, стала рассказывать о сложившемся положении, и слезы текли по ее лицу.
— Нам надо быть вдвойне осторожными, Эдмунд, — произнесла она напоследок, — иначе мы сами дадим оружие в руки Йорку. А нас, видит Бог, и без того есть в чем уличить…
— Какой прекрасный белокурый ребенок, — вдруг произнес Сомерсет. — У него светлая кожа… Он вырастет блондином, в этом нет сомнения. У него будут голубые глаза… Так что никто не докажет, что Эдуард — не сын Генриха.
Он мягко погладил ее по щеке:
— А что до осторожности, душа моя, — не тревожься об этом. Не пугайся того, что я сейчас скажу. Попытайся понять. Если мы хорошо обсудим это, ты поймешь, почему я… соглашаюсь на предложение Йорка.
— Позволить себя арестовать? — прошептала она.
— Именно.
Маргарита пришла в ужас. Всего несколько часов назад она выгнала Фокенберга из этой самой комнаты с превеликим позором и едва не была отравлена за это, а теперь? Как это возможно? Она зря пострадала? Сомерсет выслушал ее, потом усмехнулся, хотя усмешка была похожа на гримасу.
— Да, вы пострадали изрядно, миледи. Но… Мне думается, у нас сейчас нет особых шансов на победу, а воевать просто так, из упрямства, — это бессмысленно, дорогая моя. Тем более когда на кону судьба нашего сына. Главное сейчас — это чтоб ребенок стал принцем Уэльским. И вы должны быть не в изгнании или под судом, а рядом с ним, чтобы оберегать его. Нужны ли сейчас нам парламентские свары и всеанглийский позор?
Отвернувшись, он закончил:
— Надо отдать что-то, чтоб не потерять все.
Они вместе обсудили, как надлежит поступить. Если бы Бог был милостивее к ним, Сомерсет прибыл бы вовремя. Этого не случилось, позиции были потеряны, король перестал быть подмогой и превратился в источник неприятностей. Вся Англия требует назначить регента. Если ланкастерцы, обессиленные и разобщенные, начнут борьбу, Йорк ответит тем же, и это выльется в долговременные парламентские разбирательства. Не лучше ли отдать Норку одного-единственного человека, чтобы спасти многих, а главное — утвердить статус маленького Эдуарда?
— Нет ли способа представить людям Генриха так, чтобы они поверили, что он не совсем помешан? — спросил Сомерсет, ибо в этом способе была их последняя надежда. — Вопрос о регенте тогда отпал бы, и не надо было бы созывать Совет.
Маргарита покачала головой. Генрих — он как труп. Его вид таков, что любой убедится в его невменяемости. Да у него же слюна течет изо рта, он не способен говорить связно, только мычит… Нет, никто не поверит, что король в здравом уме.