— Здравствуй, дочка, — раздался в трубке старческий мужской голос, который говорил по-русски с заметным акцентом. — Наконец-то, я до тебя дозвонился!
— Наверное, кто-то из наших, кто давно уехал, — подумала я, — и уже успел подзабыть язык.
Хотя в сердце кольнуло. Ведь я сразу вспомнила папу. Мне его очень сильно не хватает. Ну и что с того, что мне уже за тридцать? Мы все — дети, пока живы наши родители.
Конечно, у меня есть мама, бабушка. Но папа всегда занимал в моей жизни особое место. Поэтому боль потери с годами не утихает.
— Простите, но вы ошиблись номером, — ответила я вежливо.
Тогда у меня уточнили, жёстко отняв всякую надежду на ошибку:
— Это же Людмила Пельтцер, всё верно?
— Да, — с трудом сумела я выдавить из себя и сразу закашлялась. Ольга посмотрела на меня с беспокойством в глазах, но смолчала. Впрочем, ответить я в любом случае не смогла бы.
— Наконец, я услышал тебя! — в голосе незнакомца прозвучало искреннее воодушевление, а я сильно разозлилась. Моего папы давно нет. Похоже, кому-то захотелось меня разыграть? Но для чего?! Или этот человек не понимает, что есть вещи, над которыми нельзя шутить?
— Вы ошиблись, очень сожалею, — ответила я сухим и бесстрастным тоном, чтобы пресечь на корню любые попытки моего шантажа или розыгрыша, — и отключилась от связи. А сама с трудом удерживалась, чтоб не перейти на французский. Блин, сколько идиотов на свете?!
— Хотя, — вспомнив Олины слова, подумала я, — не удивлюсь, если этим идиотом окажется Валерий Николаевич. Может, неслучайно мы о нём именно сегодня вспомнили? Решил мне таким образом досадить, ведь этот урод в курсе, что мой папа давно умер. Нет, голос не его. Но разве трудно кого-то попросить сказать пару слов? В Германии наших полно.
— Кто это был? Что он хотел от тебя, Люся? Почему вы так мало говорили? — забросала меня Ольга вопросами.
— Походу, Валерий Николаевич захотел о себе напомнить, — я нахмурилась, но затем со злой весёлостью в голосе добавила. — Сам идиот, и при этом других людей за дураков держит! Но со мной этот номер не прокатит!
— Расскажи, Люсь, что он выкинул? — Оля оживилась, даром, что мы стояли в пробке. А тут такая новость! Хотя Лёля ещё не знала, в чём именно она заключается. Но ведь интересно, зачем я вдруг понадобилась слинявшему за кордон чиновнику.
— Не придумал ничего лучшего, как назваться моим отцом! — возмущённо сказала я Лёле и добавила: Вот, народ пошёл: ни бога, ни чёрта не боятся! А ведь мы его только вспоминали!
— Он что, сказал: Здравствуй, Люся, я — твой отец? — Оля обеспокоенно посмотрела на меня и почему-то покраснела. Но я в тот момент не придала этому значения, и кивнула головой.
Вдруг телефон снова зазвонил. Как и следовало ожидать, опять всё тот же международный номер телефона.
— Блин, он меня уже достал! — я потянулась к трубке. — Сейчас я ему скажу всё, что думаю о нём и о его родителях. Наверное, Валерий Николаевич этого добивается? Кого-то сейчас с праздником, понимаешь ли, поздравляют, а мне один идиот нервы трепет!
Мне и, вправду, стало ужасно обидно и за себя, и за папу. Да Валерий Николаевич мизинца его не стоит, но покусился на святое, мразь!
Ольга заёрзала на сиденье и попросила меня:
— Люсь, не отвечай. Да ну его лесом! Зачем ты будешь портить себе настроение?
Но я, охваченная праведным гневом, сестру не послушалась и гаркнула в трубку:
— Слушайте, какого рожна вы мне звоните? Ведь вы знаете, что мой папа умер? А вы, идиот, смеете насмехаться над чувствами чужих людей! Да чтоб вам!.. — но договорить я не успела. Мужчина прервал мою речь словами, которые как будто обухом огрели меня по голове:
— Люся, я должен сказать тебе правду, которую Нина все эти годы скрывала от тебя, дочка. Твой родной отец — это я.
— Что за ерунду вы несёте? — я начала хватать ртом воздух. — Не смейте мне больше звонить, вам понятно? А я больше не буду отвечать на ваши звонки!
— Что, всё-таки Валерий Николаевич объявился собственной персоной? — спросила у меня Ольга, и тут же посоветовала: А ты его, Люсь, заблокируй, и все дела.
Но я не могла так просто взять и остановиться.
— Вы, знаете, кто вы? Да, если бы не ваш возраст, я вам это объяснила популярным языком! Для вас, нехороший вы человек, нет ничего святого!
— Ты можешь, девочка, мне не верить, но Сергей Пельтцер тебя просто воспитал, а родной отец — это я. Так получилось, что мы с твоей мамой расстались ещё до твоего рождения, и, назло мне, Нина записала тебя на моего младшего брата. Но теперь, когда я уже стою одной ногой в могиле, я понял, что не имею права дальше молчать. Доченька моя, я люблю тебя! Ты — моя единственная наследница, ведь других детей у меня нет.
— Неправда! — я бросила трубку. Меня колотило от гнева, обиды, возмущения. Блин, ну что за люди? Кому-то на восьмое марта дарят подарки, а меня обухом, обухом! И ладно бы речь шла обо мне, но какая-то мразь захватила прицепом ещё и моего папу.
Телефон опять зазвонил…
Кто виноват и Что делать?
— Люсь, — просила меня Ольга, — подумай, пожалуйста, ещё раз? Зачем тебе ехать фиг знает куда? А главное — ради чего?
— Не могу я, Лёль, не поехать. Если Он умрёт, не повидав меня и двойняшек, я себе потом места не найду. Совесть меня замучает, понимаешь?
— Зря ты его слушаешь, — Оля смотрела на меня с отчаянием в глазах. — Лучше бы позвонила тёте Нине, поговорила с ней обо всём откровенно. А то повелась на сказки не пойми кого.
— Так ты сама, Лёль, говорила, — вскипела я не на шутку, — что слышала про эту непонятную историю с двумя братьями! А теперь пошла на попятную.
— Ну, слышала что-то краем уха, — буркнула Ольга. — Но это ещё ничего не значит! В конце концов, мало ли какие обиды случаются между родственниками? Может быть, дядя Антон для того тебе и позвонил, чтобы ещё раз насолить вашей семье? Ему-то что? Он в Германии, я так понимаю, хорошо устроился. Но никак не успокоится, что родным до него нет дела. Ну, как та собака на сене, понимаешь, Люсь?
— Лёля, ты не слышала его голос, — возразила я сестре. — Он с трудом разговаривает. Как я могу плюнуть на просьбу умирающего человека? Не по-людски это, пойми, пожалуйста?
— Ой, не знаю! — продолжала сомневаться Ольга. — Я слышала однажды разговор моей мамы с отцом. Так вот, мои родители вспоминали дядю Антона не самыми ласковыми словами за то, что он уехал в поисках лучшей жизни в Германию, а на своих родных тупо забил. Теперь, видишь ли, опомнился.
— Твоей маме, Лёль, конечно, было обидно за свою сестру. Но людей нужно прощать. Сама подумай, кто не ошибается? В жизни всякое бывает. К тому же, Ему, как Он мне объяснил, все эти годы было не до родственников. С одной стороны, надо было заниматься бизнесом, а, с другой, здоровье Его уже давно подводило. Что тут не понять?
— Мать Тереза ты наша! — возмутилась Ольга. — Лично я не верю, что у дяди Антона не было ни одной свободной минуты, чтоб позвонить, если не тёте Нине, то тебе. Скорее, я поверю своим родителям, когда они называли его эгоистом, который привык жить только для себя.
— Лично я не могу судить о человеке, которого ни разу не видела в глаза, — ответила я устало.
У меня, и вправду, сил не осталось говорить о человеке, который представился моим отцом. Нет, я тоже что-то слышала, что у моего папы есть старший брат, который много лет назад уехал на ПМЖ в Германию. Но у нас в семье не любили вспоминать про дядю Антона, и я никогда не задавала родителям лишних вопросов.
И вдруг этот человек мне позвонил. Судя по голосу, Он очень сильно волновался, а, кроме того, оказался на редкость настойчивым. Собственно, эти два момента меня подкупили, и я в конце концов ответила на звонок.
С Его слов, Он дружил с моей мамой, любил её, и когда появилась возможность переехать на свою историческую родину, Он решил, что ему подвернулся хороший шанс изменить их жизнь. Но моя мама уезжать из России наотрез отказалась, ссылаясь на то, что это её родина и что она ни за что не оставит свою маму. Хотя в нашем же райцентре проживала ещё одна дочь бабушки, в соседнем районе жила тётя Галя — старшая дочь бабушки и мама Ольги, и по идее, бабушка, если что, могла бы переехать к любой из дочерей.