— Люся, я любил Нину, понимаешь? Красивая, умная, гордая девушка! Парни шею чуть не сворачивали, когда она шла по улице. А твой отец был её недостоин. Но!.. — и развёл руками.
Конечно, у меня на душе стало спокойнее после слов “твой отец”. Но какое право этот м-м родственничек имеет говорить, кто кого достоин? Он, между прочим, вообще руки умыл, когда в девяностых свалил на Запад.
— Слушайте, — я едва сдерживалась, чтобы не нагрубить, — давайте не будем трогать моего папу? Извините, но не вам о нём судить.
Но дядя Антон моих слов как будто не услышал. Он увидел совсем другое.
— Боже, копия Ниночки! Такая же гордая, такая же красивая, — по щеке мужчины скатилась слеза. Да, та самая скупая мужская слеза, про которую любят упоминать писатели.
Блин, вот только этого мне не хватало! Видеть, как пожилой человек, да ещё и мужчина, плачет, было выше моих сил. В голове мелькнула мысль:
— А, может, дядя Антон не так уж и виноват? У моей мамы характер тоже не мёдом мазаный. Кто я такая, чтоб судить о человеке, который к тому же находится в тяжёлом состоянии?
— Не плачьте, пожалуйста? — попросила я родственника. — Может, это и к лучшему, что у вас с моей мамой не срослось? Зато, переехав в Германию, вы реализовали себя, занялись бизнесом, построили дом. А вот, если бы не уехали, то потом всю жизнь жалели и упрекали маму, что из-за неё ваша жизнь не сложилась так, как вам хотелось.
— Какая же ты у меня разумная, доченька! — на лице дяди Антона появилась слабая улыбка, после чего он вдруг без всякого перехода сказал:
— Значит, Люся, я вправе рассчитывать, что ты вступишь в право наследования?
Наверняка мне это показалось. Но дядя Антон вдруг приободрился, как будто испил живой водички. В выцветших серых глазах появился блеск, на щеках — пусть слабый, но румянец, и даже дыхание выровнялось. Сейчас, конечно, только отдалённо, но он вновь стал похож на себя молодого.
Представляю, скольким девушкам он в своё время успел вскружить голову! И, наверное, в том числе моей маме. Хорошо, что она не знает о моей поездке в Германию. Учитывая её консервативный характер, вряд ли бы мама одобрила, что я вышла на связь с человеком, с которым у неё когда-то не сложилось. Но родственников, увы, не выбирают.
— Вообще-то, об этом мы не договаривались, — у меня засосало под ложечкой, как будто в предчувствии каких-то больших неприятностей. — За три десятка лет жизни в Германии вы наверняка обзавелись каким-то кругом общения. Пусть кто-то другой наследует. А мне от вас ничего не нужно!
— Но я уже написал завещание, — возразил мой родственник.
— Послушайте, мне, правда, ничего не нужно, — я попятилась к дверям. — И потом, я не хочу жить в Германии, а приехала сюда только для того, чтобы повидать вас. Вот, пельмешки с утра приготовила. Вы их поешьте, пожалуйста? Лечащий врач сказал, вам бульон полезен.
— Переезжать сюда тебе, Люся, не обязательно, — на удивление быстро отреагировал дядя, а на контейнер с пельменями даже и не взглянул.
— Замечательно! — я улыбнулась и повторила: Мне не нужно ваше наследство, поймите? У меня есть свой маленький бизнес в России, и мне с детьми этого вполне достаточно. Зачем мне, женщине, ваша фабрика по производству красок и гелей, подумайте сами? И, вообще, мы с вами впервые увиделись. Ну какая из меня наследница? Я просто ваша родственница.
— Видишь ли, доченька, — голос дяди Антона вдруг дрогнул, — лечащий врач сказал, что мне осталось жить буквально несколько дней. Поэтому переписывать завещание у меня нет ни сил, ни желания. Но главное, я всегда мечтал, что моё дело, мою недвижимость и прочее унаследует кто-то из моих близких родственников. А то получается, что я непонятно ради кого и чего работал. Разве это справедливо?
— Но у вас же есть сестра, — пыталась я отвертеться от дядиного предложения, которое, чем больше он настаивал, тем меньше мне нравилось, — у неё должны быть дети, такие же ваши племянники, как и я. Почему, дядя Антон, вы кому-то из них не отпишете ваше наследство? Думаю, им, с рождения проживающим в Германии, будет проще во всех отношениях.
— С сестрой я давно не общаюсь, и с её детьми тоже, — нахмурился дядя Антон.
Потом, вспоминая этот разговор, я буду корить себя за то, почему я не догадалась возразить дяде Антону, что со мной и с моими родителями он также давно не общался. Однако это не помешало ему разыскать меня. Да и репутация у дяди тоже была далеко не идеальной. Ведь люди с годами не меняются. А я, как идиотка, уши развесила…
Нет, чтобы подумать о Руслане. Он любит меня, а я его. И не просто люблю, а жизни своей без Руслана не представляю! Особенно остро я это вдруг осознала, оказавшись на чужбине. Но мне казалось, что мой милый всё правильно поймёт и никуда не денется. Какими же мы, бабы, порой бываем дурами, слов нет!
Конечно, есть среди нас вполне здравомыслящие женщины, как например, моя двоюродная сестра Оля, но мне до неё, как до луны. Единственное, что меня отчасти утешает, излишней эмоциональностью грешат многие филологи. А как с этим бороться, я не знаю.
Хотя, оказавшись одна в Москве, я понемногу начала исправляться, в том смысле, что стала пожёстче характером. Но потом рядом с Русланом как-то незаметно для себя расслабилась. И самое смешное: для этого и времени-то понадобилось всего ничего. Может, люди быстро к хорошему привыкают? А, может, всё дело в том, что рядом с Русланом я впервые ощутила себя женщиной.
Слабой, беспомощной, местами капризной, хрупкой, красивой. Или, как любит называть меня любимый, маленькой куколкой, о которой нужно заботиться, сдувать с неё пылинки, носить на руках. У Руслана это классно получается! Конечно, меня и прежде нельзя было назвать стервой. Но в последнее время я ещё больше размякла. Всех люблю. Всем верю.
Боюсь, дядя Антон — циничный по натуре человек, разглядел во мне эту мою доверчивость. Во всяком случае, он вцепился в меня мёртвой хваткой со своим наследством. Правда, и я не святая. Подумала, что, если продам дядину фабрику, дом и что там ещё у него есть, то в этом случае сумею быстрее рассчитаться с Русланом. Для меня это вопрос принципа.
Конечно, Руслан ничего от меня не требовал. Он, вообще, ни разу не заикнулся о деньгах, которые перечислил мне на карту. Я даже не уверена, что он помнит об этом и, может быть, думает, что я просто работаю, как наёмный сотрудник, в салоне. Но я-то помню!
Помню и не хочу от своего милого зависеть. Да у меня волосы на голове становятся дыбом при мысли, что Руслан может подумать, что я люблю не его, а его положение в обществе!
Ну а пока я сама не поняла, в какой момент подписалась под какими-то бумагами. Помню только, что дядя Антон был очень доволен. Я подумала: “Чем бы дитя не тешилось…”.
Кто знает, может, дядя Антон раскаялся в том, что он был несправедлив по отношению к своим близким и решил через меня в некотором роде успокоить совесть? Ведь божьего суда втайне боятся даже отъявленные мерзавцы. А дядя Антон не мерзавец, он — просто эгоист.
Но потом у него на лбу выступил пот, дядя начал задыхаться и попросил, чтобы я позвала доктора. Причём он настолько внезапно ослаб, что свою просьбу объяснил мне знаками. Я бросилась бегом в ординаторскую.
Увидев меня, лечащий врач сильно удивился, что я всё ещё нахожусь в больнице и сказал, что время общения с пациентом истекло. Но я боялась, что с дядей может что-то случиться.
Тогда доктор сказал, что он ничего не может мне гарантировать, однако от того, что я буду находиться в больнице, для герра Пельтцера всё равно ничего ровным счётом не изменится, а вот дети устанут почём зря. Мне пришлось с ним согласиться.
Подхватив своих двойняшек, которые болтали с постовой медсестрой, я направилась в дом к дяде Антону, даже не подозревая, что больше его в живых не увижу, что пожалею о своей поездке в Германию, где по самое не хочу вляпаюсь. Но это будет потом…