Но гармошка не умолкала. Тогда Форне, схватив классный журнал, семеня ногами, торопился к «Камчатке», прямо к последней парте, где сидели Беленко и Менчик, самые высокие парни в классе. На Камчатке Форне заставал полный порядок. Руки гимназистов лежали на верхней доске, и глаза ели начальство.
— Ви играйт? — кричал, оттопырив верхнюю губу, Форне.
Класс уже давно ждет, когда будет смешно.
— Что вы, Карл Иванович! — делал изумленное лицо Беленко. — На чем? Да я ни на чем не умею. Мне в детстве слон на ухо наступил.
Все фыркают.
— Ви мне дерзит! — кричит Форне.
Но в это время гармошка играет уже на первой парте.
Форне с быстротой учителя танцев поворачивается на каблуках и мчится к кафедре.
Но гармонь опять играет на «Камчатке». Форне останавливается. Он растерянно смотрит то в одну, то в другую сторону и, наконец, кричит:
— Все поднимайт рук!
Над классом взлетает лес гибких рук.
Но гармошка играет у печки.
Форне недоумевает.
Он до сих пор не может понять, что здесь пущена в ход самая примитивная техника. В классе две гармошки. Обе привязаны к длинным веревкам. Веревки привязаны к ногам. Двинуть ногой — и гармошка перелетает из конца в конец класса, оставаясь невидимой и неуловимой. Когда все поднимают руки, кто-нибудь один ныряет под парты и самоотверженно продолжает концерт.
Но этого мало шалунам. Класс разошелся. Теперь самые озорные из гимназистов бросаются помогать французу ловить гармошку.
Барсуков, гибкий и ловкий беззастенчивый плут с голубыми ясными глазами, первым спешит на помощь.
— Карл Иванович! Карл Иванович! Она здесь, здесь… на «Камчатке»!
Карл Иванович верит и мчится опять к «Камчатке». Барсуков с ловкой неловкостью спотыкается и падает прямо под ноги Карлу Ивановичу. Карл Иванович, боясь наступить на мальчика, оступается, скользит и грудью падает на ближнюю парту. Пенсне сваливается с носа. Педагог силится подняться. Все помогают.
А у печки вовсю задувает гармошка.
Карл Иванович взбешен.
Полная шея над крахмальным воротником набухла и налилась краской. Покраснела даже круглая, величиной с блюдце, лысина. Капля пота струится со лба на нос.
— Я больше не могуйт сделайт. Я иду к господин директор.
— Карл Иванович! Карл Иванович! Не надо жаловаться господину директору! — воет весь класс.
Но Карл Иванович уже мчится к дверям, а за ним через весь класс из дальнего угла несется большая белая птица из крепкой ватманской бумаги, с каплей жидкого клея на носу. Птица летит быстрее, чем мчится разъяренный педагог. Вот она уже на спине Карла Ивановича. Клей сделал свое дело, и Карл Иванович несется по коридору с большой белой птицей за плечами.
— За Карлом Ивановичем мчится Барсуков.
— Карл Иванович! Карл Иванович! — кричит он вслед. — Мы больше не будем!
Но Карл Иванович не слушает Барсукова. Тогда проказника осеняет гениальная мысль.
— Карл Иванович! Карл Иванович! Посмотрите на себя в зеркало! — кричит он французу.
Карл Иванович невольно останавливается у высокого стенного зеркала и только теперь замечает болтающиеся за плечами бумажные крылья, каплю пота, стекающую уже по подбородку, растрепанные волосы и недопустимо широко обнажившуюся лысину. Он решает про себя, что в таком виде, конечно, идти к господину директору нельзя, и уже тихими, связанными шагами поднимается по серой гранитной лестнице и бредет пустыми коридорами к учительской комнате.
Здесь отставной солдат, сторож Михей, со снисходительной заботливостью снимает со спины педагога белую птицу.
— Какие злые все дети! — говорит вслух Карл Иванович по-французски.
Он садится у окна и с грустью смотрит на пустой во время уроков гимназический двор и на далекую струю большой русской реки, о которой он когда-то знал только из географии. Он вспоминает маленький город в Провансе и свое собственное невеселое детство…
Глава третья
— Ребята, ребята! Я нового историка видел.
Андрей сидел верхом на кафедре и стучал толстым карандашом по чернильнице, вправленной в дубовую доску.
— Врешь, где видел?
— Он еще едет!
— Кто едет? Где едет?
— Ревизор едет! — заорали в классе.
— Вот святой крест! Лысый, с орденом и бритый. Сейчас к нам придет.
— Ребята, как встречать будем? Со скандалом или без оного?
— Давай учиним гала-представление! — предложил, выделывая балетное па, музыкант и танцор Казацкий. — Сразу бояться будет.
— А вдруг она симпатичная? — кривляясь, заявил розовощекий толстяк Женька Керн.