Влияние Габсбургов пошло на убыль после того, как Наполеон прокатился по всей Европе и поверг в прах Священную Римскую империю. Шаткая конфедерация немецких государств с осколками старых традиций и остатками династического могущества, на фоне частых восстаний и волны национализма. Только сорок лет прошло после революции 1848 г., когда Габсбурги чуть не потеряли Венгрию. Восстание в Будапеште удалось подавить только при помощи русских солдат. Двадцать лет спустя венгры встали на сторону все более сильной и милитаристской Пруссии в Семинедельной войне; поражение сил Габсбургов в битве при Кениггреце положило конец австрийскому господству и дало начало созданию непростого альянса. В ходе австро-венгерского соглашения 1867 г. Австрийская империя преобразовывалась в дуалистическую монархию Австро-Венгрия. Сохраняя за собой право пересматривать условия соглашения каждые десять лет, Будапешт постоянно добивался для себя новых уступок, все больше ослабляющих Вену, и казалось, что создание венгерской автономии в будущем неизбежно.
По крайней мере Венгрия оставалась доменом Габсбургов. К 1889 г. династия потеряла Тоскану, Парму, итальянские провинции Ломбардии и Венецию. Их империя была анахронизмом, пережитком предыдущей эпохи, «династической фантастикой», как было остроумно замечено. Черно-желтый флаг Габсбургов собрал около 50 миллионов людей разных народов: австрийские немцы, венгры, цыгане, итальянцы, румыны, моравы, поляки. Эти народы не были объединены общими связями, языками и национальностями; они не испытывали никакой верности Вене и многие все более стремились вырваться на свободу, как они считали — из-под гнета Габсбургов. С каждым годом казалось, что последние остатки былой силы ускользают из рук гордых Габсбургов. Оставалась правящая семья, закостеневшая в старых традициях; ее былая слава таяла с крушением монархий, слишком частыми кровосмесительными браками и все более явной тенденцией в семье к слабохарактерности.
Во главе этой противоречивой нации стоял Франц Иосиф I, император Австрии и Апостолический король Венгрии, король Чехии, Далмации, Хорватии, Словении, Галиции и Иерусалима; эрцгерцог Австрии; великий герцог Тосканы, Кракова и Трансильвании; герцог Лотарингии, Зальцбурга и Буковины. Его череда титулов говорила больше о прошлом, чем о современных реалиях. Расцвет сил императора был уже позади: когда-то лихой и стройный красавец Франц Иосиф стал лысеющим и слегка сутулившимся человеком, с пышными седыми бакенбардами и сонными голубыми глазами. Он был единоличным правителем большинства своих подданных: люди говорили о нем как о «всемогущем существе высшего порядка, правящем за пределами человеческого понимания». Измученный постоянными восстаниями и уязвленный потерей былой власти, Франц Иосиф отступил в мир архаичной традиции, во вселенную бесконечных балов и кондитерских сладостей, в которой он мог игнорировать незнакомую и пугающую современную эпоху. Он ездил на автомобиле только один раз, при необходимом визите к королю Эдуарду VII; в возрасте 84 лет Франц Иосиф предпочитал пешком подниматься по лестнице на седьмой этаж, нежели пользоваться подозрительным современным лифтом.
Франц Иосиф I (1830–1916) — император Австрийской империи
Идея перемен была предана анафеме. Франц Иосиф предпочитал уйти в себя, закрыться и остаться со своими старыми взглядами. «Стена предрассудков ограждала императора от любых голосов политических деятелей, способных на самостоятельное мышление», — пишет один приближенный. «Кольцо придворных, военных и врачей» охраняло Франца Иосифа от неприятных взглядов и нежелательной реальности. «Бушующие потоки жизни нашего времени едва-едва достигали слуха нашего императора, подобно отдаленному шороху. Он отстоит от какого-либо реального участия в этой жизни. Он не хочет понимать настоящее, несмотря ни на что». Сохранение старого порядка — единственное, что имело значение: неприятные идеи игнорировались, оставаясь на долю преемника Франца Иосифа. Император с готовностью углублялся в мелкую бумажную работу и бюрократические тонкости, чтобы не оказаться лицом к лицу с серьезными проблемами. Он жил в мире абсолютных взглядов. Для Франца Иосифа, говорил один придворный, «существовали только однозначные понятия. Красивый и уродливый, мертвый и живой, молодой и старый, умный и глупый — он понимал эти понятия только по отдельности и не мог построить мост, связывающий одно с другим… Его идеи не знают нюансов».