- А среди солдатской массы какие были настроения?
- Видите ли, мы довольно долго стояли на позициях, которые были со временем очень благоустроены, так что солдатам было вольготно. У них было все необходимое, даже развлечения - был даже создан музыкальный оркестр… Так что они просто ждали окончания войны, больше ничего. Закамуфлированы мы, артиллеристы, были очень хорошо: немцы нас нащупать не могли, хотя мы стояли довольно близко от них. В общем, все было благополучно. Такая обстановка, естественно, всегда очень отражается на солдатах: наши были взяты из оставленных русской армией крепостей - Ковно, Варшава, Брест-Литовск… Это были давно служившие, видавшие виды, опытные артиллеристы. На них война отражалась гораздо более спокойно, чем на пехоте, которая все время несла большие потери - и где все время были новые люди.
Началась Февральская революция. Офицеры соседней батареи нашей бригады были в это время в отпуску, в Петербурге. Вернувшись, они рассказывали нам о самых непосредственных впечатлениях, о том, что произошло. Разговоры были, мол, теперь у нас будет монархия английского типа, и наконец теперь можно добиться своего. Государь, конечно, сохранит свою власть, но станет конституционным монархом в настоящем смысле слова. Так что раз Дума, мол, взяла власть в свои руки, то тут разговоров не будет никаких, и все пойдет гладко. Война будет скоро победоносно кончена и так далее.
- Вы сказали, что снабжение армии и организация улучшились за те девять месяцев, что вы были на фронте?
- Да, со страшной быстротой. Когда я приехал на фронт, то были еще какие-то ограничения в использовании боевых припасов. А к тому времени, когда начались передвижения в связи с наступлением летом семнадцатого года, у нас уже были приказы не жалеть снарядов.
- А как революция отразилась на жизни на фронте?
- Во-первых, приказ об отречении Государя страшно поразил офицеров и солдат своей полной неожиданностью. Вероятно, он вообще не был тогда понят. Почему это во время войны Государь вдруг отрекается, и не только за себя, но и за наследника? Солдатам это было непонятно. И очень трудно было им это объяснить. Потом, постепенно, солдатское настроение повернулось в другую сторону: революция, мол, даст им землю. Большинство солдат у нас почему-то были архангельские. В земле они, вообще-то говоря, совсем заинтересованы не были - богатеи, и земли у них было достаточно. К тому же им самим было не ясно, у кого они должны были эту землю брать. Ходили разговоры: «У кого ты, Гущин, будешь брать эту землю, у соседа, что ли? Помещиков же у вас вообще в губернии нет». - «А вот будем, мол, брать в Орловской губернии».
Доверие между офицерами и солдатами тогда еще сохранялось. Это было очень типично именно для артиллерии, где солдаты были люди сознательные, образованные. Кавалерия в смысле дисциплины тоже держалась до последнего. А вот в пехоте солдаты разлагались быстро.
- А пропагандисты и агитаторы вашу батарею или бригаду посещали?
- Представьте себе, ни разу, как ни странно. Но были проведены выборы солдатских комитетов. Первым делом прошли выборы батарейного суда, который налагал дисциплинарные взыскания. Теперь командир не мог уже это делать лично- по новому уставу председателем был выбранный офицер, а остальных трех членов выбирали из кого хотели. Меня как раз выбрали председателем.
- А какие дела разбирал суд?
- Дисциплинарные. Все проходило сравнительно спокойно - до тех пор, пока не начали приходить сведения с других фронтов, что там, мол, с немцами братаются. И это очень возбуждало солдат: на нашем фронте пока ничего такого не происходило.
Помню, я как-то дежурил на наблюдательном пункте. Это было одним вечером весной семнадцатого года. Я увидел, что немцы на широком фронте вышли из резервных окопов и начали открыто двигаться к передовым, размахивая белыми флагами. В руках они несли какие-то плакаты. Мне было ясно, что это вышли «поцелуйные роты».
Ну, я вызвал людей к орудиям, объявил тревогу на батарее и справился, что мне делать. Приказано было не стрелять. Интересно, что и пехота, и другие батареи тоже не стреляли. С наступлением темноты немцы, увидев, что с нашей стороны уже полчаса нет никакой ответной реакции, скрылись в окопах.
- А как прошло лето семнадцатого года?
- Лето началось с большого наступления, по приказу Керенского. Кончилось оно, конечно, трагедией: несмотря на полное техническое снаряжение, наша пехота оказалась уже слишком деморализованной, чтобы развить успех. Первые части, которые стояли на позициях, - обстрелянные, опытные - прорвали немецкие позиции. Но когда нужно было развить успех, распропагандированные резервы отказались двигаться вперед. Это наступление на нашем фронте задохнулось, так же как и наступление Керенского в целом.