Коли у первых отсутствовало специфическое свойство молодежи годов первой революции, т. е. если они не брались спасать мир или хотя бы только Россию, не умея, в сущности, утереть собственный нос, то обладали не меньшим, хотя и противоположным изъяном — были совершенно безразличны к общественным и политическим вопросам, интересовались только тем, что непосредственно их касалось, главным образом материальным благополучием, и по умственному развитию стояли, в общем, значительно ниже предшествовавшего поколения. Они не думали ни о чем, кроме своего личного успеха, и понимали его в конце концов очень грубо: материальные блага и чувственные наслаждения казались большинству из них, если не всем, то тем единственным, чего стоит добиваться. Они были лишены всяких иллюзий, предрассудков, вроде религии, или каких бы то ни было идеалов. Мои новые коллеги и на образование смотрели исключительно как на средство возможно лучше устроить свои дела в будущем. О многом они не заботились; их кругозор не выходил за пределы проходимого курса наук. Для громадного большинства этой молодежи характерна скудость умственной жизни, не говоря уже о жизни духовной».
Лишь половина офицеров действительной службы принадлежали в конце XIX в. к потомственному дворянству. В армии все больше оказывалось зеленых юнцов, выходцев из юнкерских училищ, людей низших социальных слоев, не сумевших по той или иной причине закончить среднюю школу (как правило, из-за бедности). Да, они были готовы поначалу нести тяготы офицерской службы, что называется, «тянуть лямку». Но взгляните, как к ним относилось государство, которое они были призваны защищать. П. И. Ванновский, бывший военным министром при Александре III и министром просвещения при Николае II, писал: «Непрерывный и в высшей степени тяжелый труд офицеров не вознаграждается сколько-нибудь удовлетворительно не только по сравнению со всеми другими профессиями, но даже по отношению к самым ограниченным повседневным потребностям офицерского быта. Тяжесть экономического положения офицеров особенно резко стала сказываться в последние годы вследствие непомерно возросшей дороговизны».
Командирам батальонов и ротным жалованье увеличили, но общее экономическое положение офицерских чинов осталось удручающе низким. При годовом бюджете 600—650 руб. офицер зачастую не мог позволить себе даже такую «роскошь», как завтрак, и вынужден был ограничиваться чаем с булкой. Поэтому те и другие в ходе кровавой мясорубки войны увидели, что все они— солдаты, крестьяне и офицеры — одной крови!
Тут неплохо бы вспомнить рассказ А. Куприна «Поход». Куприн сам служил в царской армии и хорошо знал, что та собой представляет. Вот какой разговор происходит между офицерами обычного пехотного полка, коих сотни:
«…Отлично, — бросил ему рассеянно Скибин. — А я вам скажу, поручик, — повернулся он торопливо к Тумковскому, — что эти маневры — один только разврат и антимония. Может быть, для генерального штаба оно и нужно, а солдаты только распускаются и теряют выправку. Да и для офицеров лишнее. Какой, к черту, это неприятель, когда вы отлично видите, что это поручик Сидоров, у которого вы вчера заняли три рубля? Вы командуете: «Прямо, по колонне пальба взводом», а вам решительно наплевать, как солдаты целятся, и укрыты ли они от огня, и все такое…
— Совершенно верно, дорогой Василий Васильевич, — согласился Тумковский. — А я вот читал где-то или, кажется, слышал, что один генерал предложил раздавать во время маневров в числе холостых патронов какой-то там процент боевых. Что-то такое, один на десять тысяч, не помню хорошенько…
— Ах, глупости! — досадливо протянул Скибин. — Никакие тут патроны не нужны. Какие тут, к черту, патроны, когда теперь солдаты вроде институток стали: пальцем его тронуть не смей. А по-моему, бить их, подлецов, нужно, вот что нужно! Прежде у нас и Суворовы были и Севастополь, а почему? Потому что десятерых засекали, а из одиннадцатого делали солдата. Прежде, батенька, солдат пять лет служил, а все еще молодым солдатом считался. Вот это была служба-с!. А теперь… Эх!