Только когда дивизия достигла Галича, иллюзия о простых маневрах разбилась вдребезги.
По дороге навстречу гусарам двигались крестьяне и евреи, спасавшиеся бегством. В самом городе царили тревога и хаос; где-то совсем рядом, как говорили, были русские. Келемен записывает в своем дневнике:
Мы спим в палатках. В половине двенадцатого ночи — тревога: русские подходят к городу! Похоже, все испуганы. Я быстро оделся и побежал догонять свой взвод. На дороге выстроились пехотинцы. Ворчат пушки. Впереди, в радиусе пятисот метров, раздается треск винтовок. Шум автомобилей посреди большой дороги. Свет их карбидных фар освещает дорогу из Станиславова на Галич.
Я прохожу выставленные посты, перелезаю через живую изгородь, минуя канавы. Мой взвод ждет меня, верхом на конях, мы готовы к следующим приказам.
На рассвете население потянулось из города. Люди ехали в повозках, верхом, шли пешком. Надеются как-то спастись. Пытаются унести с собой, что могут. На лицах людей — изнеможение, пыль, пот и паника, страшное смятение, боль и страдание. Испуганные взгляды, боязливые движения; их объял ужасный страх. Словно облако пыли, клубящееся за ними, никак не отстанет от них.
Я лежу без сна у дороги и наблюдаю этот чудовищный калейдоскоп. Видны даже военные фургоны посреди потока беженцев, а на поле заметны отступающие солдаты, пехота в панике бежит, взрывается кавалерия. Ни у кого нет оружия. Изможденный людской поток течет через долину. Люди бегут назад в Станиславов.
То, что он наблюдал, лежа у дороги, было результатом одного из первых кровавых столкновений с наступающими русскими войсками. Но он, как и все остальные очевидцы, имел очень смутное представление о том, что происходило в действительности, и пройдут годы, прежде чем отдельные впечатления сложатся в рассказ, называемый сражением у Лемберга. Это выльется в столь же катастрофическое, сколь и неожиданное поражение для австро-венгерской армии, и чтобы понять это, не требуется никаких исчерпывающих штабных документов.
Пятница, 28 августа 1914 года
Лаура де Турчинович встречает в Сувалках немецкого военнопленного
Лаура никогда не понимала причин и целей этой войны и тем более никогда не одобряла ее. Она была из тех, для кого случившееся стало катастрофой, мрачной непостижимой трагедией, которая внезапно явилась ниоткуда и накрыла их всех.
Но даже она заметила, что первоначальный страх быстро сменился необъяснимой эйфорией, охватившей и ее тоже. Давняя распря между поляками и русскими, казалось, утихла. Таковым было всеобщее настроение, и когда однажды вечером, в начале августа, прошел слух, что войны не будет, что Англия заколебалась и что в Санкт-Петербурге заподозрили неладное, это вызвало только чувство разочарования.
Сегодня Лауре де Турчинович исполняется 36 лет. Вплоть до этого дня ее жизнь была отмечена “печатью конца века”: родилась в Канаде, выросла в Нью-Йорке, талантливая оперная певица, выступавшая в “Метрополитен”, она затем предпочла отправиться в Европу, чтобы “учиться пению… и играть”, и завоевала успех в Байройте и Мюнхене (у нее был хороший немецкий язык), а также нашла там себе мужа, милейшего польского аристократа, с закрученными вверх усами, обладавшего званием профессора и внушительным состоянием. Его звали Станислав де Турчинович, граф Гоздава. Они поженились в австро-венгерском Кракове. Там же родились и их трое детей. Формально малыши стали подданными австро-венгерского кайзера, тогда как ее муж являлся подданным российского императора, а она сама — британского короля. Но мало кто задумывался об этих формальностях до августа. Зато теперь большинство думает именно об этом и ни о чем другом.
Война затмила все остальное.
Через неделю после начала войны она проснулась еще засветло от глухого, похожего на гул водопада, шума: это маршировали тысячи и тысячи русских пехотинцев, части 2-го корпуса армии Ренненкампфа, собиравшиеся занять близлежащую Восточную Пруссию. (Весь маленький городок был на ногах, несмотря на ранний час, и встречал усталых солдат едой, напитками и другими подношениями.) Многие семьи русских дворян, с которыми общались Лаура и ее муж, уехали домой. Вместе с тем появились первые раненые с фронта. Сувалки бомбили: одинокий немецкий самолет несколько дней назад облетел весь город и сбросил на него парочку мелких бомб, в то время как местные жители ожесточенно, но безуспешно палили по нему из своих охотничьих ружей. В поездах, идущих с фронта, иногда попадались военные трофеи, награбленное у немцев добро.