Следом за колонной пленных офицеров, в которой шел и Мосли, тянулись ослы и верблюды с поклажей; наиболее ослабевшим пленникам разрешалось ехать верхом. И все же путь был ужасным. За ними тянулся след — оставленные больные и умирающие, издохшие ослы, брошенное снаряжение. Они видели также следы, оставленные теми, кто прошел прежде них: трупы, сожженные палящим солнцем. Их преследовали вооруженные арабы, грабившие и убивавшие тех, кто отстал. Донимали песчаные бури, жара, мучил голод, но прежде всего — жажда. Они питались фигами, черным хлебом, пили чай, а в селениях покупали по бешеным ценам изюм. Как и другие, Мосли потерял счет времени. “Я переживал только два состояния, — записывал он в дневнике, — либо мы шли, либо останавливались”. Он слаб, его лихорадит. Потерял в весе почти 12 килограммов, мучится животом, болят глаза[179].
Они подошли к маленькому городку Нусайбин. Там они остановятся на ночь-другую, потом продолжат свой путь в Рас-аль-Айн, где их ждет поезд. Они разбили лагерь под древним римским мостом. Над ними раскинулось безоблачное, раскаленное небо, и Мосли почувствовал необычайную слабость. Он только что пришел в себя после тяжелого солнечного удара. Вчера он лишился своего topee, тропического пробкового шлема, его унесло песчаной бурей, а полотенце, которым он обвязал голову, не спасало от солнца.
Он прослышал, что где-то в городе есть место сбора для больных военнопленных и что там только что умер британский лейтенант. Мосли решил сходить туда и попытаться заполучить себе шлем умершего, ведь покойнику он уже не нужен. Он долго плутал по “узким улочкам, темным кварталам и задворкам”. Наконец нашел то место. Пройдя через низкий проем в стене, завешенный ковром, он оказался во внутреннем дворе.
Вдоль стен, под импровизированными навесами от солнца, сооруженными из травы и листьев, рядами лежат истощенные люди. Многие из них похожи на скелеты, на них болтается одна набедренная повязка, а ввалившиеся щеки покрывает недельной давности борода. Это британские солдаты из Эль-Кута. Из еды у них есть только черные сухари. За водой ходят сами, метрах в двухстах от них имеется водоем. В пыли и песке различимы длинные протяженные следы, оставляемые этими пленниками, когда они с трудом доползают до источника, чтобы напиться, и бредут обратно.
Некоторые уже мертвы, другие при смерти[180]. Мосли видит человека, которого сперва принимает за покойника: тот лежит с отвалившейся челюстью, по лицу его ползают мухи. Но он еще жив, и когда шевелится, испуганные мухи спешно вылетают из его раскрытого рта. Мосли видел такое прежде: рот, из которого вылетают тучи мух при малейшем движении умирающего. Он называет это “феноменом улья”.
Мосли находит умершего лейтенанта. Забирает его пробковый шлем. Потом организует других офицеров, и все они отправляются с жалобами к коменданту города. С собой они берут всех солдат, которые еще могут двигаться. Устраивается сбор пожертвований в пользу тех, кто не в состоянии подняться. В результате было собрано шестьдесят фунтов; деньги оставлены этим несчастным, чтобы они хотя бы могли купить себе еду и лекарства.
Мосли возвращается к римскому мосту и записывает в своем дневнике:
Вечером, когда нещадно палящее солнце исчезало за горизонтом, мы ходили взад-вперед по пятачку между часовыми, курили арабский табак, бросали беспокойные взгляды в сторону запада, ибо там, далеко, за горизонтом, находился Рас-аль-Айн, конечная железнодорожная станция. Нам до нее — еще идти и идти, много дней и ночей. Дойдем ли?
Вторник, 27 июня 1916 года
Флоренс Фармборо ухаживает за ранеными в Бучаче
Сегодня четвертая неделя Брусиловского прорыва, и продолжают поступать хорошие, на удивление хорошие новости. Именно та армия, в которую входила и медсанчасть Фармборо, 9-я армия, победоносно двигалась вперед: она обратила в бегство своего противника, австро-венгров, — те начали в панике отступать или, скорее, были охвачены паникой отступления[181]. Флоренс и остальные счастливы. Наконец-то начали оправдываться их ожидания и надежды, связанные и с новым годом, и с большим наступлением. И погода хорошая.
179
Вместе с тем с высшими офицерскими чинами британской армии, во главе с генералом Таунсхэндом, обращались очень хорошо. (Мосли язвительно отмечает, что последнему оказывались прямо-таки королевские почести.) Примерно в это же время шведский путешественник Свен Хедин присутствовал на весьма примечательном обеде у Халиль-паши. Почетным гостем там являлся Таунсхэнд, с которым Хедин был знаком еще до войны. Хедин рассказывал, что англичанин “мужественно принял свою участь. За обедом даже царило веселье. Это было настоящее братание. Халиль-паша наполнил бокалы и провозгласил тост в честь своего почетного гостя, пожелав ему счастливого будущего. Английский генерал в свою очередь чокнулся с ним и поблагодарил за гостеприимство, оказанное ему в Багдаде. После обеда Таунсхэнд отправился домой в автомобиле Халиль-паши”.
180
В японской армии во время Второй мировой войны использовалась следующая шкала для определения того, сколько может протянуть голодный человек: “Может стоять на ногах — будет жить еще 30 дней. Может сидеть — будет жить 20 дней. Может мочиться лежа — осталось ему 3 дня. Не может говорить — осталось 2 дня. Не может больше моргать — умрет на рассвете”.
181
Попытка остановить наступающие русские дивизии сперва была предпринята у Днестра, а когда она провалилась, — то возле Прута. Австро-венгерские позиции на реке Прут были сметены десять дней назад, и 9-я армия смогла взять Черновицы и вторгнуться в австрийскую Буковину.