До сегодняшнего дня Салоники были шумным, живописным и местами по-настоящему красивым городом, в котором столетия османского владычества оставили свой неизгладимый след. Здесь было несколько минаретов, мощная крепостная стена и великолепный базар. Бродя по лабиринтам узких улочек и средневековых переулков, ты, формально находясь в границах Европы, не мог не заметить, что город выглядит, ощущается, звучит и пахнет как на Востоке. (Еще пять лет назад он находился под османским владычеством.) Восточный колорит вряд ли вызывал раздражение, скорее казался привлекательной чертой города. Салоники являли собой смешение мусульманских мечетей, византийских храмов, греческих православных базилик, трамваев и кинотеатров, варьете и баров, дорогих магазинов, фешенебельных ресторанов, первоклассных отелей.
Некоторым город казался вавилонским столпотворением не только из-за смешения языков — Кинг и многие ее друзья изъяснялись на пиджине, основу которого составлял английский, а к нему примешивались французский и сербский, — но и из-за своей греховности.
Если это была подлинная сущность города, то теперь, похоже, настало время расплаты. Ветер разносил пламя с молниеносной быстротой.
Кинг много раз приближалась к морю огня, спасая самое необходимое или личные вещи погорельцев. Делая остановки, она прыгала вокруг маленького “форда”, служившего санитарной машиной, и тушила сыпавшиеся на него искры. Потом ехала снова, непрерывно гудя, чтобы пробиться через плотные толпы людей: одни бились в истерике, были охвачены паникой, другие оцепенели от горя. Она отметила про себя, что из горящих домов обычно выносились две вещи: большие зеркала и бронзовые спинки кроватей. Когда огонь наконец добрался до порта и берега моря, она увидела, что стена огня, в пять километров длиной, отделяет ее от гаража. Тем не менее она поехала дальше. Бензин кончился, тогда она побрела пешком, пока не раздобыла себе новую порцию топлива.
В хаосе пожара военная дисциплина расшаталась. Как обычно, самоотверженность и героизм переплелись с трусостью и корыстолюбием. Началось мародерство. Лопнули большие винные бочки. И вино потекло по улице “словно кровь”, журча в сточной канаве глубиной в целый дециметр. Солдаты и гражданские бросились на землю и припали к винной реке. Когда Кинг снова проезжала мимо того места, она увидела лежавших повсюду перепивших, блюющих людей. Со страшным грохотом взорвался склад боеприпасов. То там, то сям вспыхивала перестрелка.
Когда на следующий день, после долгой ночи, опять взошло солнце, небо было завешено плотным слоем дыма, через который не мог пробиться свет. Кинг ездила по порту. Она объезжала электрокабель трамвайных линий, провисший над улицей. Наблюдала, как солдаты и гражданские рылись в еще дымящихся развалинах, ища себе добычу.
Олива Кинг провела за рулем машины свыше двадцати часов. И когда она, измотанная, голодная, вернулась в свою комнату, чтобы поспать, то обнаружила там бездомную женщину с девятью детьми. Сгорело почти полгорода, 80 тысяч человек лишились жилища.
Тушение пожара займет почти две недели. К концу войны город превратится в черные от сажи пустые руины. Те Салоники, какими они были до пожара, так никогда и не будут восстановлены.
Воскресенье, 26 августа 1917 года
Харви Кушинг видит трехмерную карту
На фронте затишье, но оно обманчиво. Это все знают. Утро обычно уходит на перевязку раненых. Кушинг считает, что многие из прооперированных им ранее как будто идут на поправку, — а может, это просто у него улучшилось настроение, после того как ему удалось поспать две ночи подряд.
Пока еще рано говорить об участии в боях американских соединений, так что Кушинг и его госпиталь переправлены на север, на фронт во Фландрии. С конца июля там продолжается британское наступление, крупнейшее из всех предшествующих. Это событие уже обрело свое название — третье сражение при Ипре.
До сих пор было предпринято четыре крупных наступления. Все это время стояла дождливая погода. Поле битвы превратилось в море грязи. Вплоть до сегодняшнего дня успехи были весьма незначительными, тогда как потери весьма ощутимы. Но мало кто об этом знал. Мало кто располагал достаточно полной информацией, цензура отличалась жесткостью, а официальные сообщения изобиловали общими фразами. Кушинг, однако, догадывался, что происходит на самом деле, видя поток раненых, истекающих кровью, которых везли к ним в госпиталь замызганные санитарные машины. Сколько их, этих раненых? В каком они состоянии? Сколько времени им нужно, чтобы добраться до своей части? Обычно все они были вымазаны в глине, так что приходилось долго счищать с них грязь и раздевать их, чтобы наконец найти и осмотреть раны. Тем из них, кому делали прививку от столбняка, писали чернильным карандашом на лбу букву “Т”. Вблизи от госпиталя находилось кладбище, и оно постоянно ширилось. Могилы рыли рабочие-китайцы в синих сорочках.