Британский генерал тоже следовал уставу. Он проинспектировал обе группы, переходя от одного пленного к другому. Генерал сделал замечание за то, что некоторые немцы носили большие, неуклюжие плащи из х/б, и набросился на одного пленного, который пришил к своим штанам синюю заплатку. Затем он рыскал вокруг, высматривая, за что еще можно вкатить выговор. В мусорной куче он обнаружил картофельные очистки, которые были вполне съедобны, и еще мясную кость: из нее можно было сварить суп! Под занавес визита военнопленные продефилировали мимо британского генерала колонной по четыре человека, высоко выбрасывая ногу и чеканя шаг, — классический прусский марш.
После обеда Кушинг вернулся в большую виллу на берегу, где он теперь жил. В открытое окно врывался теплый весенний воздух. Он смотрел на Ла-Манш. Там были видны три эскадренных миноносца, которые держали курс на юг. Виднелось еще несколько “уродливо закамуфлированных транспортных судов”, пришвартованных у берега. Он видел ряды рыбачьих лодок, ожидавших попутного ветра. Это время отлива. На сухом берегу, ниже виллы, прогуливались люди, наслаждаясь теплой солнечной погодой и собирая ракушки.
Кушинг встревожен, обеспокоен. Разворачивается масштабное немецкое наступление. Оно в первую очередь направлено против британской Пятой армии, которая еще не оправилась от тяжелых потерь прошлой осени, после третьего сражения под Ипром. Как обычно, сообщения поступали противоречивые, цензура свирепствовала, а слухи множились. Но, похоже, британцы отступали. В госпитале почти не было раненых. Плохой признак. Очевидно, немцы наступают так стремительно, что у британцев даже не остается времени эвакуировать своих раненых. Снаряды, выпущенные из какой-то гигантской пушки, начали падать в Париже. Однако Кушинг и остальные так и не получали никаких инструкций. Единственное, что им оставалось, так это “сидеть на солнышке, гулять по берегу… и ждать. Это самое трудное”. Он выглядывает в окно, смотрит вниз, на берег. Видит, как несколько офицеров сидят на скамейке и играют с ребенком.
Среда, 27 марта 1918 года
Эдуард Мосли празднует день рождения в константинопольской тюрьме
Последние месяцы оказались очень напряженными. После перевода в Константинополь Мосли предпринял на Рождество попытку побега. Все начиналось неплохо. Они с приятелями, благодаря хитрости и отличной подготовке, смогли добежать до самого Галатского моста и вышли в Мраморное море на лодке, которую раздобыл для них один из соучастников. Лодка была набита яйцами, припасенными для путешествия, но в ней отсутствовало важное снаряжение, в том числе черпак. Ветер дул резкий, поднялись волны, течение было сильным. Парус вышел из строя, и вскоре побег обернулся пародией. Вымазавшись с ног до головы в разбитых яйцах, они повернули наполненную водой лодку к берегу. Им ничего не оставалось, как тайком вернуться в дом, где их держали в плену. Они незаметно забрались внутрь, насквозь промокшие и пахнущие яйцами.
Но потом им повезло: им предстоял переезд на прекрасный курорт Бурсу, с его знаменитыми серными ваннами. Это было сделано по приказу доктора Кёнига, его офтальмолога, который раньше служил судовым врачом на “Гёбене”, одном из двух крейсеров, втянувших в 1914 году Османскую империю в войну. В Бурсе содержались в плену высокопоставленные британские генералы[273], и Мосли смог некоторое время пользоваться их привилегиями, такими как отличное питание, относительно свежие газеты, свобода передвижения. Он много играл в шахматы.
Затем пришел приказ о его переводе обратно в Константинополь.
Мосли надеялся, что это означает обмен пленными и возвращение домой, но вместо этого вчера его препроводили в чудовищную тюрьму. Там он узнал, что предстанет перед военным трибуналом за свою попытку побега. Его заперли в крохотной, темной камере вместе с арабом, турком и египтянином. Через зарешеченное оконце он видел длинный коридор, клозет и рослого охранника, который ходил взад-вперед.
Сегодня у Мосли день рождения. Он чувствует себя скверно и очень голоден. Он просит поесть, но, похоже, никого это не волнует. Он разворачивает газету, но она его не радует. Наступление немцев во Франции продолжается, и кажется, его не остановить. Он пишет в своем дневнике:
273
За исключением Таунсхэнда, который отбывал плен со всеми удобствами на специально ему выделенной вилле, расположенной на одном из Принцевых островов под Константинополем.