Так Лобанов-Ростовский и отправился в путь: верхом на коне, его люди — по одному в двадцати одноколках, а еще, вот уж невидаль, корова, которая предназначалась им на обед, но получила краткую отсрочку в связи с непредвиденным развитием событий. Лобанов-Ростовский был очень встревожен, ибо пулеметчики быстро продвигались вперед, и он вскоре отстал от них. Позднее он будет рассказывать: “У меня не было карты, и я не имел ни малейшего представления о том, где я нахожусь”. У моста, где сходились три дороги, они попали в гигантский затор из беженцев, домашнего скота, лошадей, санитарных повозок с ранеными. Мост был блокирован телегой с беженцами, два колеса ее повисли над водой. Пока солдаты старались сдвинуть телегу, над их головами засвистела картечь[32]:
Переполох среди крестьян был неописуемый. Женщины и дети выли от ужаса, мужчины пытались удержать забившихся в панике лошадей, а одна женщина в истерике уцепилась за моего коня и кричала: “Господин офицер, на какой дороге безопаснее?” По естественным причинам я не мог ответить и только неопределенно махнул рукой. Какой-то крестьянин толкал впереди себя трех сопротивляющихся коров; наконец ему удалось вывести их на объездную дорогу, но и там разрывались картечные гранаты. Он повернул назад, его снова настиг огонь, и он, совершенно обезумев, помчался обратно в горящую деревню.
Перейдя в конце концов через мост, Лобанов-Ростовский увидел, что дорога забита бегущими крестьянами и их телегами, и двинулся вместе со своей маленькой группой солдат прямо через поля. Пулеметчики уже исчезли вдали. А Лобанов-Ростовский вновь пытался понять, где именно он находится. Он старался сориентироваться по шуму боя. То и дело вокруг них разрывались гранаты, то и дело слышалась пулеметная очередь. Он наугад скакал вперед.
Когда они достигли еще одного моста, прямо над ними разорвались несколько картечных гранат. Солдат во главе колонны принялся нахлестывать свою лошадь, и повозка понеслась вниз с крутого холма, ведущего к мосту. Чтобы предотвратить панику, Лобанов-Ростовский нагнал солдата и сделал то, чего никогда раньше не делал, даже не думал делать: он ударил испугавшегося солдата хлыстом. Порядок был восстановлен, им удалось переправиться через мост, и они продолжили свой путь вдоль крутого обрыва.
Под обрывом царил хаос. Несколько артиллеристов бились над тем, чтобы спасти три застрявшие пушки. Раненые все нарастающим потоком двигались вниз с обрыва, в поисках безопасного укрытия; Лобанов-Ростовский спрашивал, что произошло, из каких частей эти раненые. Истекающие кровью люди были слишком растерянны и сбиты с толку, чтобы дать ему вразумительный ответ. Мимо галопом промчался офицер, спасая полковое знамя, — оно лежало у него в седле; атавизм 1914 года: не только сражаться со знаменем в руках, но и исполнить святой долг — не позволить врагу завладеть своим знаменем. Офицера встречали одобрительными возгласами: “Поберегись!” По обе стороны обрыва взрывались снаряды. В воздухе клубилась пыль, пахло дымом от пожаров и кордитом.
Проехав еще некоторое расстояние вдоль обрыва, с компасом в руке, в сопровождении не только своего отделения, но еще и трехсот — четырехсот раненых, Лобанов-Ростовский с изумлением заметил, что они оказались в плену. Несомненно, путь вдоль обрыва вел их к большой дороге по направлению к Сандомиру. Беда заключалась в том, что артиллерийская батарея немцев находилась совсем поблизости. И тотчас стала обстреливать русских, как только они выбрались наверх. Лобанов-Ростовский и все остальные отпрянули назад. Вдали, справа от большой дороги, виднелись другие немецкие батареи. Лобанов-Ростовский упал духом, был в растерянности.
И тогда произошло нечто примечательное, хотя и не из ряда вон выходящее.
Немецкие пушки, ближайшие к отряду Лобанова-Ростовского, были обстреляны своими же, по другую сторону дороги, принявшими их за русских. Немецкие батареи вели друг с другом яростную артиллерийскую дуэль. За это время русским удалось скрыться. Конечно, немцы вскоре обнаружили свой промах, но враг был уже далеко, на большой дороге к Сандомиру, на безопасном от немецкой артиллерии расстоянии. Со всех окрестных дорог и тропинок к ним стекались отступающие части. Теперь они были частицей “единой, длинной, черной ленты из телег, нагруженных ранеными, разбитых артиллерийских батарей, солдат из других войск”.
32
В начале войны картечная граната во всех армиях без исключения была самым распространенным типом снаряда полевой артиллерии. Типичный пример вооружения, придуманного в тиши кабинетов. Каждая картечная граната содержала сотню свинцовых пуль, разлетающихся после взрыва небольшого порохового заряда на дне гранаты; это действовало наподобие выстрела из огромного дробовика. В результате снаряд посредством специальной дистанционной трубки взрывался в воздухе прямо перед намеченной целью, — операция весьма непростая! Хлопок прямо над головой означал, что пули пролетели мимо. Кроме того, было важно, чтобы цель находилась над землей; по этой причине данный тип орудия практически утратил свое значение с появлением окопов, в которых прятались сражающиеся. Черный порох вызывал белые и чуть повернутые вниз облака взрыва, характерные для картечи.