Для Павла фон Гериха война закончилась его прыжком через траншею. Он упал так неудачно, что снова повредил себе больное колено. И тут же воспользовался случаем, чтобы покинуть фронт и никогда больше туда не возвращаться: “С радостью и облегчением я оставил полк и отправился в полевой госпиталь, а оттуда уже поехал в Петербург. Благополучно добравшись до города, я подал прошение об отставке и начал собираться домой в Финляндию”. Страну, где он вырос, охватили волнения. Велись разговоры о том, что Финляндия может обрести независимость. Говорили еще и о том, что там, наверное, начнется гражданская война. В таком случае он примет в ней участие. На стороне белых.
Рихард Штумпф все еще находился в Вильгельмсхафене. Первоначальное безумие завершилось в итоге истерикой. Прошел слух, что их предали, что к ним направляются верные старому режиму войска: “На улицах творилось какое-то сумасшествие. Вооруженные люди сновали взад-вперед; можно было увидеть даже женщин, тащивших ящики с боеприпасами. Какое безумие! Такого ли конца все ожидали? Разве после пяти лет жестоких боев мы должны теперь повернуть оружие против собственных же граждан?” Записывая эти строки в дневник, он внезапно услышал ликующие крики, возгласы, вой сирен, выстрелы из личного огнестрельного оружия и из пушек. В вечернем небе вспыхнула красно-зелено-белая палитра от ракетниц. И он подумал: “Немного достоинства им бы не повредило”.
Андрей Лобанов-Ростовский находился в учебном лагере в Сабль-д’Олон, на берегу Атлантического океана. Он и его взбунтовавшаяся рота так и не отправились на фронт; они томились в долгом, изнурительном ожидании в тылу как резерв, а потом в их рядах вспыхнула испанка. Он сам провалялся в бреду и лихорадке, а когда поправился, то узнал, что больше уже не командир роты, чему в глубине души только порадовался. В то время он был безответно влюблен в молодую русскую девушку, жившую в Ницце. Изнывая от всеобщего безделья, он продолжал поглощать книги по истории, которые еще больше убедили его в том, что власть большевиков продлится недолго. Даже если он, как и многие другие, считал, что война подходит к концу, ему было трудно представить себе жизнь без военной формы. “Моя личность полностью поглощена великим целым. Думаю, это нормальная реакция на военный менталитет, подчинившая себе миллионы воевавших мужчин”. Его русские друзья-офицеры поговаривали о том, как бы примкнуть к белым, чтобы участвовать в гражданской войне, на пороге которой оказалась Россия. Лобанов-Ростовский не знал, что ему делать[303]. В это утро они, как обычно, тренировались — учились метать ручные гранаты, и вдруг перед ними появился французский офицер и взволнованно сообщил: “Прекратить все учения. Подписано перемирие”. В городе начался “буйный карнавал”: люди обнимали друг друга, танцевали прямо на улицах. Празднование продолжалось до поздней ночи.
Для Флоренс Фармборо война закончилась в тот момент, когда корабль с беженцами на борту, где была и она сама, покинул порт Владивостока. Корабль показался ей плавучим дворцом. Они поднялись на борт под звуки музыки, а когда она вошла в свою каюту, ей показалось, что она видит сон: белые простыни, белые полотенца, белые занавески[304]. Потом она стояла на палубе и смотрела, как эта страна, под названием “Россия”, “которую я так горячо любила и которой так преданно служила”, медленно-медленно исчезает из виду, превратившись под конец в светло-серую полоску на горизонте. К тому же над морем сгустился синеватый туман, и она больше ничего не могла рассмотреть. Тогда она спустилась к себе в каюту и оставалась там все время, скрывая от других, что у нее морская болезнь.
Семья Крестена Андресена долго еще надеялась, что их сын находится в плену у англичан или, может, застрял в каком-нибудь отдаленном лагере для интернированных, к примеру в Африке. Но они больше о нем не слышали, и их поиски остались безрезультатными[305].
Мишель Корде находился не в Париже, как обычно, а в маленьком сельском городке. Как и многие другие, он уже несколько недель назад понял, что конец близок. Но отношение людей, которых он встречал, менялось до последней минуты. Царила всеобщая радость победы, многие улыбались. Но какая-то часть настаивала на том, что нельзя успокаиваться на достигнутом, что надо заставить Германию пережить то, что вынесла Франция: надо оккупировать ее. Другие не смели надеяться на лучшее: они слишком разочаровались. Еще какая-то часть твердо держалась пропагандистского клише, что “мир” — безобразное слово, и выжидали. Популярным стало недоверчивое “Кто бы мог себе это представить еще четыре месяца назад?”. Он видел, как итальянские солдаты возвращались домой, сияя от радости, ибо для них война закончилась. Этим утром, в семь часов, местный штаб армии получил радиосообщение о том, что подписано перемирие. Зазвонили колокола, на улицах танцевали солдаты, держа в руках флаги и букеты цветов. К обеду передали, что кайзер Вильгельм бежал в Голландию.
303
Изучая историю, он пришел к выводу о том, что вооруженная интервенция в России со стороны ряда держав Антанты вовсе не является удачной идеей. Великобритания, Франция, США, Япония и прочие участники не имели никакого плана. Изначально интервенция затевалась вовсе не для того, чтобы оказать поддержку белым, а ради того, чтобы удержать великую страну на востоке от выхода из войны. Фактически к этому их подталкивали большевики. Лобанов-Ростовский считает, что народная поддержка белых была слишком слабой.
304
Следует упомянуть, что первым же попутчиком, которого она встретила на борту, оказалась Мария Бочкарева, женщина-офицер, организовавшая женские батальоны в русской армии и преследуемая ныне большевиками. Женские батальоны до последнего оставались лояльными к правительству Керенского, и некоторые солдаты Марии Бочкаревой находились в Зимнем дворце, когда его штурмовали.
305
Один Кристиан Андресен, объявленный пропавшим 10 августа 1916 года, похоронен на немецком военном кладбище Вервик-Сюд (блок 4, могила 140). Это может быть Крестен, но вовсе не обязательно он. Кладбище расположено у бельгийской границы, ближе к Ипру, чем к Сомме, и трудно понять, почему тело Крестена могло оказаться так далеко на севере. Есть два возможных объяснения. Первое: останки оказались там в связи с многочисленными перемещениями захоронений, которые происходили во Франции после войны: маленькие кладбища закрывались, и останки перевозились в большие места захоронений. (Этим же объясняется и то, что на многих кладбищах можно найти братские могилы. Просто-напросто разрывали целые кладбища, где павшие покоились каждый в своей отдельной могиле, и свозили все кости без всяких церемоний в общую яму. Обычное дело.) Второе объяснение связано с первым, а именно: тело было перевезено туда во время вышеупомянутых перемещений, но покоилось оно прежде на одном из кладбищ для военнопленных на территории союзников, они действительно имелись в этих местах. Тогда, вероятно, судьба Крестена сложилась так: его взяли в плен 8 августа 1916 года, перевезли на север, где он вскоре и умер. Возможно, он был тяжело ранен, это могло бы объяснить, почему его нет в списках военнопленных.