У канала произошла стычка, но дома ты конечно же сама почитаешь сообщения об этом. Четверг стал для нас памятным днем, когда на защиту канала отправились первые соединения. Это были 7-й и 8-й батальоны. Уильям Гамильтон[68] служит в 7-м батальоне, и еще мой старый командир, майор МакНиколл. Все им завидовали, но я лично сомневаюсь, что операция доставит им удовольствие, — ведь так утомительно дожидаться этих турок, из которых и солдаты-то совсем никудышные.
Сам он проводит время в таких занятиях, как строительство, разборка и транспортировка понтонных мостов[69]. В этот день они, кстати, свободны. Вместе с другим сослуживцем-офицером он едет в Мемфис — посмотреть на древние руины. Наибольшее впечатление произвели на него две гигантские статуи Рамсеса II. Он пишет в письме: “Это потрясающие скульптуры, и, наверное, потребовались десятилетия для их возведения”. Теперь вечер, и он сидит в своей палатке:
Когда ты получишь это письмо, летняя жара у вас уже пойдет на спад. Надеюсь, что после сбора урожая можно будет купить муку и пшеницу подешевле. Чувствую себя измотанным, так что заканчиваю свое письмо горячим приветом всем, от Вилли до девочек.
Пятница, 12 февраля 1915 года
Флоренс Фармборо проверяет в Москве свой дорожный гардероб
Теперь все позади: шесть месяцев работы в частном военном госпитале в Москве; усердная учеба на курсах медсестер (практические основы она освоила хорошо, но возникали проблемы с теорией на трудном русском языке); экзамен; торжественная церемония в православном храме (священник неверно выговаривал ее имя — “Флоренц”); попытки устроиться на службу в новый передвижной полевой госпиталь № 10 (эти попытки увенчались успехом после очередного вмешательства ее прежнего работодателя, известного кардиолога).
Фармборо пишет в своем дневнике:
Приготовления к отъезду в самом разгаре. Мне не терпится уехать, но надо еще многое сделать, да и сам госпиталь еще не до конца укомплектован. Мне уже сшили сестринскую форму, передники, капюшоны, я купила черную кожаную куртку на фланелевой подкладке. Под куртку надевается толстый жилет из овчины, его носят зимой, и называется он по-русски “душегрейка”. Я слышала, что наш госпиталь некоторое время будет размещаться на русско-австро-венгерском фронте в Карпатах, придется скакать верхом, так что мой гардероб пополнился высокими сапогами и черными кожаными короткими штанами.
♦
В тот же день, 12 февраля, польские Сувалки снова были заняты немецкими войсками. На этот раз Лаура де Турчинович и ее семья не смогли бежать, так как один из близняшек заболел тифом. Ей, как никогда, не хватало сейчас ее мужа Станислава. Было холодно и много снега. Она пишет:
Вдруг я услышала шум и увидела городских оборванцев, мародеров: они искали себе еду, дрались, орали друг на друга — отвратительное зрелище! Евреи были всегда такими тихими, а теперь заважничали, загордились, распрямились, чтобы казаться повыше ростом. Мне было трудно удержаться от того, чтобы не остаться на балконе. Не в состоянии решиться на что-то определенное, я металась между балконом и детьми.
В одиннадцать часов на улицах снова воцарилась тишина, и я увидела первую островерхую каску, показавшуюся из-за угла: немец шел с поднятой винтовкой в руках, высматривая снайперов! За первым вскоре последовали и другие. А потом появился офицер: обогнув угол, он остановился прямо под нашими окнами.
Суббота, 13 февраля 1915 года
София Бочарская вновь видит кладбище в Герардово
Морозит, зимнее небо заволокло тучами. Они поняли, что сражение утихло, ибо не слышно больше грохота взрывов и иссяк поток раненых. Закончилась неделя непрерывной работы. Бочарская и другие сестры милосердия совершенно измотаны. Их начальник хорошо понимает это и отсылает нескольких сестер, ее в том числе, из импровизированного госпиталя. Им поручено поехать в близлежащую 4-ю дивизию и раздать солдатам подарки, которые пришли по почте из России, от частных лиц, но во время боев просто складывались в кучу.
Автомобиль ждет их. Они садятся в него, отправляются в путь. Обледенелая зимняя дорога выводит их из маленького городка. Они проезжают мимо военного кладбища, которое София уже видела, когда в первый раз приехала в Герардово. Она отмечает, что размеры кладбища утроились, оно превратилось в “лес из деревянных крестов”. Ее это не удивляет.