Все понимали, что крупная операция на грани провала.
Только в двух местах союзникам удалось создать настоящие плацдармы. В самом низу, на южной оконечности полуострова, и здесь, в западной части Галлиполи, возле Габа-Тепе[104]. Тем не менее Докинз вместе с другими высадились не там, где нужно, почти в километре к северу от места назначения. Что в своем роде стало удачей, ибо османская оборона здесь была чрезвычайно слабой. Объяснялось это тем, что местность была очень каменистой и турки посчитали невероятным, чтобы союзники высадились именно здесь[105]. Как следствие, нападающие сумели пристать к берегу без особых потерь, но с неимоверным трудом продвигались через замысловатый лабиринт ущелий, поросших кустарником, и крутых скалистых обрывов, спускавшихся к берегу. Когда турецкая пехота, спешно посланная сюда, прибыла на место и предприняла первое — в длинном ряду других — яростное контрнаступление, то австралийские и новозеландские роты в лучшем случае отступили на два километра в глубь полуострова. Где-то там все и замерло, словно насмешливое отражение неподвижного Западного фронта. И как во Франции и Бельгии, наступления и контрнаступления стали чередоваться, пока обе стороны, измотанные, ожесточенные, не осознали, что противник непоколебим, после чего погрузились в рутину окопной войны.
К этой повседневной рутине относились забота о пропитании, обеспечение едой и водой. За это действительно надо было отвечать. Разумеется, все понимали, что доступ к воде может оказаться проблемой, особенно когда наступает самое жаркое время года. Поэтому у союзников, высадившихся на берег, были баржи с запасом воды с Лемноса. Этих запасов хватило бы до того времени, пока инженерные войска не выроют колодцы. Докинз и его люди работали без устали, они вырыли много колодцев и обустроили “оазисы”, где и люди, и животные могли бы найти живительную влагу.
Однако об изобилии не могло быть и речи. К примеру, пресной воды было не так много, чтобы в ней можно было помыться. Поэтому личную гигиену обеспечивали, купаясь в море. Но все воздерживались от того, чтобы чистить зубы морской водой: в море плавали трупы животных и нечистоты с кораблей, стоявших на якоре у берега. Проблема состояла и в том, что много пресной воды терялось из-за повреждений водопровода, проложенного от колодезных насосов: виновником оказывалась либо вражеская артиллерия, либо свои же рассеянные солдаты, которые везли повозки или пушки прямо по тонким и непрочным трубам. Так что Докинзу и его людям приходилось теперь закапывать трубы в землю.
Наступает обычное утро, идет серенький моросящий дождь. Докинз строит своих солдат и определяет задачи для отдельных групп на сегодняшний день. Одна из таких задач — продолжить зарывать водопровод в землю. Малопочетное занятие — такое уж точно не попадет на страницы иллюстрированного журнала, — но оно жизненно необходимо. Как нарочно, в его взводе оказались самые отчаянные бузотеры всей роты. Но серьезность положения вкупе с командирским талантом Докинза, с его искренней заботой о своих солдатах смягчает даже самых строптивых, и чувство солидарности объединяет этих, казалось бы, неисправимых гордецов, бегающих в самоволку, и молодого добросердечного капитана.
Все еще утро, они берутся за работу.
Моросит дождь.
Одной из групп предстоит выполнить весьма опасное задание. На отрезке пути примерно в сто метров валяются три десятка мулов, убитых турецкими снарядами. Между тем канаву уже прорыли. Это было сделано ночью. Теперь остается только проложить и смонтировать там водопровод. Все тихо и спокойно. Турецкая артиллерия молчит. Досадная помеха — мертвые животные, со своими распухшими брюхами и окоченелыми, раскинутыми в разные стороны ногами. Канава пролегает возле трупов, под ними, даже через них. Семь солдат запачканы кровью. Докинз тоже. Без четверти десять.
И тут слышится свист снаряда.
Первый за все утро. Свист перерастает в вой. Вой завершается резким грохотом. Снаряд взрывается прямо над головами присевших на корточки солдат: это картечь, и она для них не опасна. Круглые пули сыплются на землю в пятнадцати метрах отсюда[106]. Один солдат, по имени Морей, оборачивается. И успевает заметить, как Уильям Генри Докинз падает навзничь, именно так, как обычно падают тяжело раненные, когда падение зависит не от механики самого тела, а от примитивных законов гравитации.
105
В этом нет ничего удивительного: обстрел Галлиполи флотом противника, который не прекращался все предыдущие месяцы, привел к тому, что османские генералы, под командованием немца Лимана фон Сандерса, послали туда подкрепление, какое только смогли собрать.
106
Если бы это был обычный фугасный снаряд, то Докинз выжил бы, тогда как его присевшие на корточки солдаты были бы ранены или убиты. Пули из картечных гранат летят длинным конусом прямо вперед, а из фугасных — в разные стороны. Поэтому можно остаться невредимым, если фугасный снаряд детонирует всего в нескольких метрах и если, конечно, человек не находится в зоне его полета. А если еще добавить к этому относительную неразвитость металлургии того времени, вследствие чего фугасные снаряды иногда разлетались на несколько крупных фрагментов, то становится понятным, почему можно было выжить, находясь в непосредственной близости от места взрыва. Согласно теории, именно подобная ситуация чисто физиологически могла породить феномен шока от взрыва: считалось, что вакуум повреждал мозг.