А потом начался убой животных.
Унтер-офицер стреляет в них. Раздаются звуки выстрелов. Большие, тяжелые тела падают, одно за другим. Течет кровь. Мосли смотрит на них, замечая, как оставшиеся лошади с дрожью следят за происходящим, ожидая своей очереди. Дон Жуан беспокойно топчется на месте, как и остальные, но в целом ведет себя тихо. Когда подошла его очередь, Мосли был не в силах выносить эту сцену. Он попросил унтер-офицера с винтовкой целиться получше и сообщить ему, когда все закончится. Потом поцеловал своего коня и ушел. Он успел заметить, что конь повернул голову в его сторону и посмотрел ему вслед.
Раздался выстрел.
Ужин в тот вечер состоял из сердца и почек Дона Жуана. (Эти части коня всегда достаются его хозяину; кроме того, Мосли получил также черный хвост Дона Жуана.) Он испытывал смешанные чувства, но считал, что все сделано правильно. В своем дневнике он записал: “Я уверен, коню понравилось бы, чтобы он достался именно мне и никому другому”.
Вторник, 25 апреля 1916 года
Эльфрида Кур становится свидетельницей скандала на вокзале Шнайдемюля
Эльфрида снова идет на вокзал. Она ищет свою лучшую подругу, Дору Хэнш, родители которой владеют маленьким ресторанчиком в здании вокзала. Когда Эльфрида пришла туда, в ресторанчик заглянули два солдата. Один — совсем молодой, с изящными, правильными чертами лица, второй — верзила и совершенно пьяный. Он громогласно потребовал себе еще пива, но кругленький господин Хэнш отказал ему. Тогда пьяный навалился на стойку, чтобы самому налить себе кружку, но господин Хэнш схватил его за плечи и оттолкнул. Тут солдат выставил вперед штык и пошел прямо на господина Хэнша. Владелец ресторанчика с неожиданной скоростью юркнул в заднюю дверь. Дора с ее мамой закричали. Посетители вскочили и схватились за стулья, готовые к драке. Товарищ пьяного солдата, все это время сидевший за столиком, вытянув ноги, спокойно произнес: “Катись-ка отсюда”. Что пьяный и сделал.
Через минуту вернулся господин Хэнш, в сопровождении унтер-офицера и двух патрульных. Унтер-офицер подошел к товарищу пьяного солдата, сидевшему у стола и спокойно листавшему газету, и дружелюбно поинтересовался, как зовут сбежавшего и в каком полку он служит. Солдат отказался говорить. Тогда унтер-офицер подошел поближе и сказал что-то, чего Эльфрида не смогла расслышать. Молодой солдат вскочил и закричал: “Вы хам, господин унтер-офицер. Я не хотел этой поганой войны, я вынужден играть в солдата. Отлично! Если вы собираетесь что-то сказать мне, то будьте любезны говорить по-военному. Впрочем, можете оскорблять меня сколько вам вздумается, я все равно не выдам имени своего товарища!”
Жаркий спор продолжается. Молодой солдат упрямо отказывается назвать имя пьяного товарища, и в конце концов его самого арестовывают. Эльфрида видит, как его уводит патруль, как поблескивают штыки на солдатских винтовках. Лицо у арестованного совсем бледное, у него даже губы побелели. Едва за этими четверыми закрылась дверь, как посетители снова заговорили. Слышны их возмущенные голоса. Эльфрида слышит, как гулко стучит сердце ее подруги Доры.
Тогда Эльфрида призналась ей, что не может понять, кто был прав: унтер-офицер или солдат, отказавшийся выдать своего товарища. Услышав эти слова, господин Хэнш оскорбленно рявкнул: “Вы только послушайте! О чем здесь говорить! Разумеется, прав унтер-офицер. Долг военных — подчиняться, иначе… иначе это бунт”. И господин Хэнш больно шлепнул Эльфриду по заду и вытолкал ее из своего ресторана.
Опечаленная, ошеломленная, Эльфрида брела домой. Собственно говоря, она понимала обоих: и молодого красивого солдата, отказавшегося выдать друга, и унтер-офицера, исполнявшего свой долг:
Больше всего мне было жалко себя. Я никак не могу понять, где правда, а где ложь на этой войне. Я радуюсь нашим победам, но вместе с тем мысли об убитых и раненых не дают мне покоя. Вчера я услышала, что где-то в лесу есть потайной госпиталь, в нем живут солдаты с изувеченными на фронте лицами. У них такой ужасный вид, что нормальные люди не в силах даже взглянуть на них. Это приводит меня в отчаяние[165].
В этот день Эльфриде исполняется четырнадцать лет. Она начала укладывать волосы по-другому, на взрослый манер.
♦
В ту же ночь была предпринята последняя попытка провезти в Эль-Кут продовольствие для осажденного британского гарнизона. Судно, обшитое листовой сталью, с грузом провианта на борту, со специальной командой, набранной из добровольцев, причем холостых, под покровом темноты скользит вверх по реке Тигр, отчаянно надеясь проскочить мимо османских позиций и добраться до осажденных. Но это судно, “Юльнар”, заметили и открыли по нему огонь со всех сторон. В конце концов оно село на мель. Эдуард Мосли пишет в дневнике:
165
Феномен тяжелых ранений лица существовал во всех воюющих странах, и часто такие раненые, в основном добровольно, изолировались в закрытых госпиталях, где они пребывали до конца жизни. Во Франции 9900 людей с изуродованными на фронте лицами объединились после войны в особый ветеранский союз.