— Забирайте, — согласился Николай Николаевич, — она уже взрослая, пора в свет выводить. Когда принесет потомство — мне, пожалуйста, котика.
На том расстались.
Весна выдалась спокойная, теплая, вода поднялась ненамного — даже скотный двор остался сухим. Выйдя однажды из вагончика, Николай Николаевич увидел нескольких пеликанов, плававших неподалеку от острова. Подранок, расправив крылья, стоял на краю земли и смотрел на них, а Черныш разглядывал то чужаков, то своего приятеля и даже не лаял. Заметив человека, стая неспешно тронулась вниз по течению.
А через неделю, вернувшись с рыбалки, Николай Николаевич и вовсе не обнаружил птицы. Стал допрашивать Черныша, но тот погрузился в раздумчивость такой глубины, что на вопросы не реагировал. «Не мог он бросить нас не попрощавшись, не мог! — твердил Николай Николаевич. — Мы — земные, а он — другой, он не мог!»
И в это время огромная белая птица, раскинув крылья, бесшумно слетела на остров. «Я знал! Я верил!» — говорил человек, опускаясь на колени, чтобы обнять птицу. Пеликан положил голову ему на плечо, клюв — на спину и, похоже, пытался прижать человека к себе.
— Прощай, брат, — шепнул Николай Николаевич, — если что не так, ты уж прости!
Он встал. Пеликан, сделав несколько неуклюжих шагов, легко оторвался от тверди, без видимых усилий взмыл над тростниковыми зарослями и исчез. В это мгновение Николай Николаевич совершеннейшим образом осознал, что остался один и что так будет до конца дней.
Дальнейшая его жизнь потекла уравновешенно и почти бесстрастно. Пожалуй, лишь одно малое изменение со временем прибавилось в ней: Николай Николаевич полюбил смотреть на небеса — облака мог наблюдать долго-долго. Он не знал, что это душа просилась домой — тосковала по своим небесным обителям.
Приложение
Искусство как ступень к постижению духовного. Беседа с иереем Ярославом Шиповым (портал Православие. Ру)
В издательстве Сретенского монастыря вышел сборник рассказов отца Ярослава Шипова «Первая молитва». Это не дебютная книга — отец Ярослав до принятия священнического сана был уже состоявшимся литератором. Служить у престола Божьего батюшка стал после того, как Господь, как апостолов, сделал из него — заядлого охотника — ловца человеческих душ. О том, как совмещает служение Богу и литературную деятельность, отец Ярослав рассказывает Православию. Ру.
— Как Вы стали священником?
— О том, как я «ударился в религию», меня спрашивают чаще всего. Пути Господни неисповедимы. До принятия сана я был писателем. Больше всего меня увлекала охота. Причем охота — как образ жизни, поскольку ни добыча, ни пальба, по большому счету, меня не интересовали — только бы в лесу жить. На охоту я ездил по всей стране: и в дальние края, и в ближние. Объездил все Нечерноземье. В советские годы проводилась специальная сельскохозяйственная политика в отношении бесперспективных деревень, суть которой в том, что одни деревни сселяли, а другие за счет этих укрупняли. В результате пустели целые сельсоветы. Тогда же леса посыпали дефолиантами (то же делали американцы во Вьетнаме). Эту же технологию для осыпания листочков применяют на хлопковых полях. Логика была следующая: лиственные породы заглушим, а хвойные будут расти. Но ничего подобного не происходило, а вот звери гибли в огромных количествах. И мне приходилось все дальше забираться на север в поисках неповрежденной природы. Так я оказался в глухом районе Вологодской области, где никто ничего не посыпал. Туда я стал ездить на охоту и рыбалку, приобрел там старенькую избушку рядом с селом Верхний Спас, которое готовилось отпраздновать свое шестисотлетие. Жители села, названного в честь Преображения Господня, по случаю юбилея, собирались восстановить церковь. Они искали человека, который бы помог им организовать весь процесс: создать «двадцатку», подготовить необходимые бумаги, зарегистрировать приход. Я тогда был уже человеком воцерковленным и стал им помогать.
Когда весь подготовительный этап завершился, приехали мы с председателем колхоза и председателем сельсовета в епархиальное управление к владыке Михаилу (Мудьюгину). Говорим, что хотим восстановить храм. Он отвечает, что нет средств. Председатели сказали, что деньги сами найдут — это было еще до наступления 90-х годов, когда колхоз был в состоянии финансировать такое дело. Архиерей говорит, что у него нет кадров. Товарищи ему и заявили, что им кадры не нужны, и, не посоветовавшись, указали на меня. Я им потом попенял, что так нельзя было делать, надо было посоветоваться, взять благословение у духовного отца. После они написали прошение архиерею рукоположить меня для служения на их приходе. В давние времена существовала такая традиция: миряне просили поставить священником кого-то из своих. Я хоть был и не совсем из своих, но другого подходящего человека у них не оказалось. Интересно, что вся память о церковной жизни в селе была практически утрачена, потому что шестьдесят лет не было священника. Но вот такая мысль у них сработала. С этими новостями я приехал в Москву к своему духовному отцу, который и благословил меня рукополагаться.
— Согласитесь, что такой сюжет даже Вам, писателю, вряд ли мог прийти в голову? Как изменилась ваша жизнь?
— Пришлось все круто менять. Уже тогда мне было сорок четыре года. Я переехал из столицы в деревню, отказался от всякой охоты. Но, вероятно, по своему складу характера и душевному устроению, я мог нормально воспринимать столь резкие перемены. Как человек воцерковленный, я понимал, какая помощь нужна местным жителям, и чувствовал, что могу им помочь. Мне недоставало духовного образования, но куда деваться — я был единственным воцерковленным человеком на весь район. Сначала стажировался в Череповце, потом немного в Великом Устюге, в Вологде, после чего поехал в село.
Священническая жизнь в районе была специфической. Надо было поднимать четыре прихода, разбросанных далеко друг от друга. Транспорта у меня не имелось, поэтому постоянно приходилось решать транспортные проблемы, чтобы кто-то на машине, тракторе или мотоцикле доставил меня к месту службы. Расстояния между приходами — от сорока до восьмидесяти километров, дороги — грейдер или проселок (в прошлом году через этот район проложили трассу ралли-рейда — проехать смогли не везде). Мы восстанавливали три храма и построили один новый. При этом народ, хоть и участвовал в этом деле, оставался далеким от Церкви. Мне встретились там всего две древние старушки, которые помнили, что такое причащение. В основном, люди были не крещены, а если и крещены, то бабками. Тут еще, вдобавок, началась перестройка. Эта беда, конечно же, не обошла стороной и наши земли. Рухнуло здравоохранение: аптеки закрылись, лекарств не было. Зато в изобилии появились сомнительные спиртные напитки, и начался мор. Главным местом моего священнического служения стали кладбища: два раза в неделю я кого-нибудь обязательно хоронил.
Быт мой складывался тяжеловато, — у меня ведь там не было родни — а в деревне выживает тот, кому могут помочь: привезти дрова, переколоть их, вскопать огород, поддержать с продуктами. У меня на ведение хозяйства времени не хватало. Так продолжалось четыре года. Из-за местного климата — не всякое лето босиком на землю ступишь, постоянно в резиновых сапогах — у меня развился ревматизм. Пришлось вернуться в Москву, где и служу уже пятнадцать лет.
— Когда Вас рукоположили, вы перестали писать?
— Да. Десять лет ничего не писал.
— А почему Вы перестали писать? Ведь резкие перемены в жизни сопровождаются яркими переживаниями и впечатлениями, которые можно описывать?
— Журналисту, наверное, было бы интересно фиксировать и отражать все эти впечатления, а для прозы, вероятно, требовалось некоторое отдаление во времени. Потом, есть еще одно обстоятельство, через которое проходят творческие люди, когда воцерковляются или, тем паче, начинают священническое служение. Дело в том, что одной из движущих сил профессиональной творческой деятельности является тщеславие. А воцерковляющийся человек начинает бороться с погибельными страстями. Это абсолютно естественно. И в какой-то момент начинаешь прекрасно осознавать, что чем меньше дано, тем меньше спросится. Когда я только стал священником, иногда думалось, что лучше уж быть пономарем: подавал бы аккуратненько кадило и отвечал бы за это самое кадило на Страшном суде.