Мало кто знает, что столь позитивная в научном смысле монография Н. А. Троицкого могла бы выйти из печати гораздо раньше — и, вероятно, с еще более точными и смелыми выводами (соответственно, и импульс его коллегам-историкам по данному направлению был бы послан задолго до 1988 г.). Еще в 1963 году (!) молодой исследователь прислал в редакцию журнала «Вопросы истории» большую статью под заглавием «Не отступать от классовых позиций! (Против лакировки так называемой Отечественной войны 1812 года)». В ней с позиции исходных марксистско-ленинских теорий он поставил вопрос о самой теоретической возможности существования отечественных войн в дооктябрьский период. Автор даже сделал категорический и совершенно логичный вывод: «…понятие „Отечественна война“ к войне 1812 г. неприложимо»! Далее Н. А. Троицкий предлагал: отказаться от рассмотрения Наполеона в качестве единственного виновника конфликта; пересмотреть идеализированный образ М. И. Кутузова и неверный тезис о «победе» русских в Бородинском бою; кроме того, было упомянуто о подтасовке «в нашу пользу» соотношения сил и потерь сражающихся армий и т. д.89 В редакции журнала, естественно, от подобного материала «отшатнулись» (хотя он был академически оформлен и аргументирован). Представьте, каких бы успехов достигла наука, если бы ее не душила цензура: ведь уже с 1963 года мог начаться процесс изучения событий 1812 г. без «удавки» догмы о «справедливой» и «Отечественной» войне (вернее, хотя бы был осуществлен возврат к большим достижениям российской историографии 1900–1910-х гг.).
Из письма профессора Н. А. Троицкого — Е. Н. Понасенкову. Из архива Е. Понасенкова, публикуется впервые.
Говоря о Н. А. Троицком необходимо подчеркнуть, что это был ученый замечательной эрудиции, прекрасно владевший словом и весьма точный в своих формулировках и оценках. Кроме эпохи 1812 года он внес огромный вклад в изучение общественных движений, судов и судебных процессов, а также адвокатуры России второй половины девятнадцатого века.90 В последние годы жизни он работал над биографией Наполеона (как сам Николай Алексеевич сообщил мне в одном из телефонных разговоров, предполагалось два тома — и с названием «Наполеон Великий»), но, к сожалению, по неизвестным причинам издательство затягивало процесс — и в итоге книга не вышла.91
Не буду скрывать, что я весьма польщен и горд тем, что такой выдающийся и признанный ученый, как Н. А. Троицкий, отнесся к моим книгам и вообще ко всей деятельности с подлинным уважением и совершенным приятием. В одной из своих книг он даже счел нужным так описать того, на кого ссылается: «известный ныне историк, политолог, драматург, режиссер и артист Е. Н. Понасенков».92 Отмечу, что ему было интересно все, что я делаю — в том числе Н. А. Троицкий внимательнейшим образом изучил не только мою монографию, посвященную 1812 году, но и художественно-публицистическую книгу «Танго в одиночестве». Николай Алексеевич прислал подробнейшую рецензию, написанную его известным каллиграфическим — практически печатным почерком. Но вернемся к хронологии повествования.
Подытоживая царскую и советскую историографию, я бы сформулировал происходившее и происходящее так: историография в России — это пропаганда, ограниченная сменой режима. Одновременно, приходится с сожалением констатировать, что в последние годы мы наблюдаем возрождение монстра-мутанта, впитавшего в себя негативные черты и царской, и советской историографии-пропаганды. Здесь имперские идеи, засаленные и «засиженные мухами» клерикальной пропаганды, растут на дрожжах левачества и нищей безвкусицы советского периода. Однако продолжим.
В 1990-е годы у исследователей появилась, наконец, возможность дышать свободнее (и даже беспрепятственно выезжать за границу…). Постепенно стали появляться новые объективные исследовательские статьи, переводились книги западных авторов. Однако удар, нанесенный советским режимом, был силен: он оставил, я бы сказал, антропологическую рану на всех живущих в России и на территории бывшего СССР. Люди все еще были дезориентированы, кто-то боялся, так сказать, по инерции, но большинство страдало оттого, что просто не умело жить свободно и мыслить вне штампов. Тем не менее, позитивный процесс пошел.
На рубеже веков стали появляться и мои публикации: они выходили в сборниках научных конференций МГУ, ГИМа, профильных музеев, а затем и Российской академии наук.93 Среди прочего, пользуясь самой широкой документальной базой, я пересмотрел и отверг тезис об исключительно негативном влиянии присоединения России к континентальной блокаде Англии. Сухие цифры свидетельствовали, что главной причиной финансовых проблем стало увеличение военного бюджета, а не часто саботируемое российским правительством следование принципам торговой блокады. Данный доклад был мною прочитан на заседании Центра экономической истории (МГУ), а затем опубликован в университетском сборнике.94