Колдун старательно изображал отрешенность от внешнего мира, будто до взволнованного зрительного зала ему не было никакого дела. В руках он держал посох Деда Мороза — для полного сходства только блестящей мишуры не хватало. Живо представилась драка Внука Гэндальфа и полнотелого добродушного старика за волшебный посох. От хулиганской фантазии я прыснула издевательским смешком. Маг резко открыл желтые глаза и, сведя на переносице брови, уставился ровнехонько на курицу в клетке, словно догадывался, что ее собирались прикончить.
Народ мгновенно отхлынул.
— Извините, — пробормотала я и на всякий случай попятилась.
Испугалась не магии — несколько дней в демоническом замке наглядно показали, что колдуны берегли энергию для серьезных дел. Вдруг грянет общемировой апокалипсис, а вся силушка окажется истраченной на паршивую левитацию вилок по кухне? Просто посох был длинный. Если колдун — буйный неврастеник, то взбесится да и огреет обидчицу до сотрясения мозга (между прочим, у меня есть что сотрясать, хотя с первого взгляда, может, незаметно). Тогда я точно «добрым словом» вспомню и Гэндальфа, и Дедушку Мороза, и всех Кернов, вместе взятых, включая учеников, прислужников и беззубого Егорку.
— Засуха, — тихим голосом вымолвил маг, уставившись мне в лицо страшным, немигающим взглядом. — Поля стонут и просят о помощи.
— Какое несчастье, — проблеяла я и еще немножко потеснилась назад. Оказалось, что народ отошел недостаточно далеко. Спиной я уперлась в чей-то круглый живот и отпружинила обратно.
— Я, белый маг Ирен Орсо, — ученик великого Дигора! — провозгласил колдун.
Люди зашушукались, пытаясь выяснить, знаком ли кто-нибудь с «великим», и не приходился ли он кровным родственником градоправителям. Хотелось верить, что учитель из Дигора вышел получше, чем из Макстена Керна, и его воспитанники никогда не воровали из других миров приличных девушек.
— Я несу добро в светлый мир! — провыл Внук Гэндальфа, представившийся Иреном.
На мой взгляд, громкое обещание осыпать Ансель добром настораживало. Во всех книгах бесплатные добрые дела, щедро причиненные дарителем, приводили к плачевным последствиям. Я бы на месте горожан бросилась наутек со страшными криками, но народ глазел, благоговел и внимал с затаенным дыханием. Простаки, право слово!
— Жители Анселя, я здесь, чтобы призвать дождь! — объявил он и ударил посохом, выбив сноп голубоватых искр. Они проскакали по горячим булыжникам, прожгли подол моего опрятного платья и царапнули по голым ногам. Градус симпатии к магу понизился до отметки, на которой люди обычно не выживали.
— Сто золотых монет взял за вызов, шельма, — раздалось за спиной недовольное бормотание сплетников.
— Да-да, — прошипела тетушка почти мне на ухо. — За эти деньги он нам должен собственную реку через город пустить.
Маг оставался глух к ворчанию.
— Отступите! — грозным голосом вымолвил он и махнул посохом вокруг себя, расчищая пространство. Конец палки промелькнул практически перед носом, и я испуганно отпрянула, покрепче прижав клетку со всполошившейся курицей.
Наконец он начал колдовать. Ирен выписывал посохом кренделя, и в воздухе вспыхивали голубоватые сполохи, словно от размазанных в световые линии огней. На каждый пасс он выкрикивал новое резкое слово на языке, напоминавшем латынь, а потом завопил, прикрыв глаза:
— Благослови дождь иссушенную землю!
Над площадью повисла странная, напряженная тишина. Никто не шевелился — люди ждали чуда, но благословение не наступало. Солнце шпарило как ошалелое. Небо оставалось девственно-чистым, ни одно облачко не запятнало синевы. На рынке жалобно заблеяла уморенная жарой овца.
Внук Гендальфа приоткрыл один глаз, кашлянул и снова возвел руки к небу:
— Очнись, животворящая сила!
Сила очнулась! Под восхищенные вздохи и ахи к площади стягивались дождевые тучи. Сильный ветер трепал одежды, срывал с голов шляпы и чепчики. У Внука Гэндальфа развевались жиденькая бороденка и полы балахона. В загустевших тучах сверкнула настоящая молния. Сверху на разогретые булыжники сорвались тяжелые дождевые капли.