Похоже, у Доротеи сложились совершенно неправильные представления об отношениях между мужчиной и женщиной. Я чувствовала себя так, будто была старше Доротеи на сто лет. Хотя… так и было. Встала, подошла к ней поближе и положила руку на ее голову, слегка погладив и притянув к себе. В ответ на это сестра разрыдалась ещё громче, уткнувшись лицом мне в живот, и я позволила этому длиться столько времени, сколько она хочет.
Наверное это было неправильно, взгляды этого мира очень сильно отличались от моих. Но я просто не могла заставить себя упрекать Доротею за подобное. Пусть выплачет все, что в ней накопилось.
Когда ее слёзы утихли, я снова села перед ней.
— Скажи, почему Фредерик Тенбрайк?
Доротея шмыгнула покрасневшим идеальным носом.
— Я хотела восстановить репутацию. Думала… что таким образом все исправлю. Если на мне женится другой Тенбрайк, то все разговоры сразу прекратятся, правда? Со мной вновь можно будет дружить, можно будет общаться. Я вновь буду достойной.
— Это была единственная причина? - то, как Доротея отводила глаза, мне не нравилось.
Сестра посмотрела на меня, невесело усмехнулась, а потом произнесла:
— Нет. Я надеялась быть ближе к Оливеру. Хотела, чтобы он увидел, что потерял. Мечтала, что, живя под одной крышей, он влюбится в меня. Но теперь я бы ему отказала.
Я молча смотрела на медленно плывущие облака, размышляя о сложности женской души. Мы обижаемся, но в тоже время хотим, чтобы тот, кто нас обидел, влюбился в нас, раскаялся в своих поступках.
— Ты все ещё любишь его? — спросила я осторожно, готовая к тому, что Доротея может закрыться от меня.
— Я уже не знаю, что такое любовь, Элли. То, что я испытывала с Оливером… Я не верю, что какой-либо другой мужчина способен дать мне такие чувства, эмоции. Он заботился и беспокоился обо мне - но только в моменты страсти, когда держал меня в своих объятиях. В те моменты я чувствовала себя богиней, будто он молился на меня. Я убедила себя, что он любил меня, но это было опьянением от наших ночей. Как будто, деля со мной постель, он был другим человеком, и только в постели я могла вернуть его, настоящего.
Я молчала, давая ей время. Это были её тайные мысли, которые ей самой было трудно признать.
— Почему мужчины такие, Элли? Почему они готовы заботиться о женщине, замечать ее, слушать ее только в тот момент, когда та делит с ними постель? Неужели это все, что мы можем дать? Но ведь после они же упрекают меня за то, что я недостойна быть женой…
— Это не так, Доротея. Хотя постель, вероятно, самый быстрый и легкий способ привязать к себе мужчину, но, как видишь, ненадежный. Пожалуйста, давай вернемся в наш особняк. Твоя ценность не определяется мнением окружающих, твоими ошибками или твоей невинностью. Прекрати искать одобрение у тех, кому ты не нужна, будь то герцоги или короли. Вспомни о своих интересах, о том, что делает тебя уникальной. А насчет любви… любви не может быть без доверия, так что твои чувства к Оливеру - не любовь. Просто сильные эмоции от неуверенности в себе, которую ты тщательно скрываешь, и кратковременное облегчение этих эмоций, которое ты получала в постели с ним.
Я поднялась, давая понять, что пора заканчивать.
— Твои слова об интересах… Это значит, что я могу вновь заняться управлением баронством вместе с мамой? — Доротея последовала моему примеру, вытерла глаза и теперь стояла прямо, высокая и прекрасная.
— Нет, — я ехидно улыбнулась. — Помнишь, как я говорила про доверие? Так вот, я тебе не доверяю. И если ты хочешь это исправить, тебе придется потрудиться. Но можешь начать с обустройства детской комнаты и подготовки свадьбы с Тобиасом Бейли. А после я предложу тебе несколько задач, которые не будут связаны с управлением, но позволят тебе применить свои знания и таланты. — Я поманила слугу, давая указание приготовить карету и вызвать матушку с Франсис для возвращения в Торнхар.
В особняк Тенбрайков решила даже не возвращаться. Почему-то именно здесь я впервые осознала, насколько меня угнетают двойные стандарты для мужчин и женщин, насколько архаичными кажутся устои этого общества. Хотя могло быть и хуже — я могла бы жить в мире, где женщинам запрещено работать или обучаться.