- Как прекрасно, когда и молодежь знает истоки традиций Великой Свободы, - старикашка нравился мне всё меньше и меньше, но я следил за его гнусным кровожадным взглядом и наконец увидел, как тот остановился на каком-то сооружении быстро воздвигнутом на Мавзолее Свободы у ораторской трибуны.
"Алтарь Свободы" имел вид треножника и никак не похоже было, что его вообще принципиально можно, даже с помощью новейших высоких технологий. Правда, под треножником положили тело злосчастного Вени, а на него - тяжелую бронеплиту, вырезанную из борта летающего танка с уже выжженной на нем лазером эпитафией, той, что сложил оказавшийся бывшим землянином, "освобожденный руководитель".
Руководителей, впрочем, как оно и принято в свободной "стране" было довольно много, алые плащи в сопровождении охранников (или "не освобожденных руководителей"?) мелькали тут и там, особенно много их столпилось вокруг помоста... трибуны... эшафота? И бывшего землянина среди них я уже не различал.
Внезапно, - нет, честно скажу, тогда я еще не думал играть в Донки-Хота. Скорее, я всё больше и больше опасался сыграть в Хота-Дога, - слишком уж у многих красноповязочников вокруг были в руках лазерные лучевики, - но внезапно я всё-таки осознал всю неприглядность зрелища, которое мне суждено было увидеть: сооружение на площади М. Бакунина явно представляло из себя кол для мучительного, медленного убийства. Что меня сперва ввело в заблуждение, так это то, что нелепая тренога с острым навершием на конце, вовсе не походило на те старые, недобрые колы - воткнутые в землю пики или остроконечные бревна, на которых князь русский Иеремия Вишневецкий увещевал окраинных козаков; или турки с персами, во время Южных войн Российской империи - пленных солдатиков Великого Северного Соседа, России (ВССР). Но это дело прошлое.
А чем дольше я смотрел на эту хитрую конструкцию о трех ногах, тем больше она казалась мне знакомой - и всё меньше мне хотелось познакомиться с ней ближе - и вот в мозгу что-то щелкнуло и в нем появилась электронная картинка из файла "прогрессивные методы гуманного убеждения Великой Испанской Инквизиции." Я поежился и начал оглядывать толпу, собравшуюся возле помоста, с болезненным любопытством, наконец увидел и то, что ожидал: пара мужичков вида гадского втаскивала на помост веревки , блоки и тяжести. Не подумайте чего плохого про электронный файл, который мне припомнился.
Этот, так называемый стул Святого Петра-Пустырника, в качестве кола, был действительно гуманней кола Иеремии Вишневецкого, на который как сядешь и всё, кранты, с денек помучаешься дико и издохнешь в отвратных конвульсиях. Между тем, с кола инквизиции, - настолько он сразу же резко расширялся книзу, - существовал шанс и встать, относительно живым. И если относили к умелому лекарю, можно было каяться дальше. Всё зависело от тяжести грузов, которые не стяжающие (и так и не стяжавшие!) себе добра монахи привязывали крепкими веревками к ногам посаженного на их кол. Однако по тому количеству камней и железного лома, который всё продолжали втаскивать на помост поганцы-либертисты, я решил, что Кармыш-улы оговорился или ввел меня в заблуждение. Они явно поймали не "шпионку", а какого-то "шпионищу", титана духа, отца местной охлократии и постараются чтобы его побыстрее просто-напросто разорвало пополам. Никакая шпионка бы, под этаким грузом и секунды не выдержала, и мне немного полегчало. Тяжелые предчувствия, что я знаю, о какой "шпионке" речь, могли и обмануть. А Кармыш-улы или Абрам Свободников мог и оговориться.
Тут я и начал высматривать этого, предназначенного в жертву, матерого человечищу. Сперва мне показалось, что это огромный, похожий на грузчика мужичище, в сопровождении двух манерных дамочек и порадовался было, что в коня и корм.., что по коню и плуг готовится, порадовался - потому что я его не знал лично, и потому что уж больно мерзок он был, вытягивая из толпы самых грязных, самых тупых на фигуру лица, как говорят французы, заставляя своих дамочек целовать их, и громко провозглашая на всю площадь М. Бакунина:
- Свобода - это народушко!
Возможно из-за его рева, который я принял за предшествующие казни скорбные вопли публичного покаяния, до меня не сразу дошло, что грузчик этот был без охраны, более того, он и сам был вооружен, если считать за оружие одну декоративную дубину и двух декоративных дамочек, которые отталкивали от этого своего юрода наиболее близко подбирающихся к нему с "поцелуем свободы" либертистов.
Но тут гомон толпы превратился в рев, и я наконец, увидел, для кого предназначался испанский колышек. Фигурка в сером костюмчике со стальными блестками не отличалась мощностью и не могла настроить свободный народ на интересное из-за своей продолжительности зрелище.