Если я не параноик, и правда за моей теорией, то человек под паранджой сыграл чужую роль лучше оригинала.
Ты это имел в виду, Шакал? Когда говорил про начала и концы, когда велел в пути думать о дожде?
— Сможешь, — целую вечность спустя ответил Лжеказекаге. — Я же сказал… если есть идея и хоть сколько-нибудь развитый разум, можно достичь невозможного. Иначе говоря: чего угодно.
Он повернул голову, спрятанную шляпой и паранджой, в направлении чистого и безмолвного горизонта.
— Посмотри, — сказал. — Что ты видишь?
— Пустыню, — ответил Канкуро.
— А я вижу след великой человеческой глупости, — огорошил Лжеказекаге чуть сипящим голосом. — Многие столетия назад здесь было не хуже, чем в стране Огня. Но поскольку древние люди ещё не умели возделывать землю, не истощая её, они высосали из неё все соки… Откуда появиться тучам на небе, если нет деревьев?
Сложно было представить, что на месте пустыни раньше высился лес. Но у Канкуро было хорошее воображение. Тем более, ему не хотелось пока паниковать, а это значит, что надо было отвлекать себя:
— Можно повернуть время вспять? — предположил он.
Лжеказекаге сипло рассмеялся. Канкуро вдруг осознал, что не может сравнить этот смех с отцовским. Сабаку но Раса даже, на его памяти, не улыбался. А смех? Смех, он поджал губы, его смех помнит только Темари, наверное, если ещё не все воспоминания счастливого детства растеряла.
— Время не подчиняется никому, сын мой, — кашлянув, ответил Лжеказекаге. Сардонически ухмыльнулся. — Даже золото чахнет.
— Как может зачахнуть золото в пустыне? — быстро спросил Канкуро, чтобы нервно не хихикнуть на чужую самоиронию.
— Всё-то вам, молодёжи, расскажи, — по голосу казалось, что Лжеказекаге улыбается. — Ты же из всех троих самый умный. Иди и подумай. И не переставай отпускать эту идею, — его голос вдруг приобрёл, (ну совсем антиотцовскую), степенную и лёгкую интонацию сказочника, — пусть она следует с тобой рука об руку в жизни… пусть ты будешь гнаться за ней во снах и мечтах… убегать от неё в кошмарах… пусть ты переплетёшь с ней свою душу, но добьёшься своего… И запомни, — продолжил он после паузы, — обратная сторона медали того, что мы называем «чудом»… всегда ужас. Вероятно, что поливать пески сначала придётся кровью.
— Посмотрим, — сдержанно и нервно ответил Канкуро.
— Посмотрим, — согласился Лжеказекаге.
Они разошлись, когда тени поползли по песку, приветствуя неминуемый вечер.
«Спасибо» — чуть не сказал Канкуро, нарочито доверчиво поворачивая спину.
Разбитый в пустыне лагерь медленно плыл мимо, пока ноги несли сквозь него, ватно и растерянно. Солнце всё ещё пекло, и хотелось пить. Канкуро неосторожно моргнул, и перед глазами всплыли загримированные лица Вепря и Шакала. Даже они бы такого не предсказали.
Канкуро залез в шатёр, который делил с сестрой и учителем. Провёл рукой по внутренней стороне разноцветной ткани, оживляя печати, регулирующие воздух. Он знал, что ночью снова в путь; путешествовать днём по пустыне было бессмыслицей.
К счастью, ни Баки-сенсея, ни Темари внутри не оказалось; для отбоя было, пожалуй, рановато, солнце ещё не так глубоко склонилось к горизонту, чтобы все спохватились досыпать последние светлые часы.
Пошарив по многочисленным карманам и перепроверив свою ношу на ощупь, он сцепил два спальных мешка — личный и сестринский — и юрко залез в получившийся баул с головой.
Застегнулся изнутри.
В тесной темноте моргнул свет карманного фонарика. Моргнул ещё раз, но не погас.
Канкуро выдохнул и устроился поудобнее на животе. Выудил откуда-то из складок одежды засаленную и потёршуюся по краям коробочку таро. Разделил колоду на Младшие Арканы и Старшие. Вторые смешал и отложил, а из первых вытянул четыре карты и, «рубашкой вверх», расположил так: лево, право, верх, низ. В пустой центр также наугад вытянул один Старший Аркан, не переворачивая. Образовался крест.
Уняв дрожь, Канкуро потянулся к левой карте — и перед ним открылась Королева Пентаклей. Затем перевернул правую, затаив дыхание — и на него взглянула Семёрка Жезлов. За ней последовала верхняя карта — Пятёрка Чаш. Он прикусил губу.
Нижняя часть «креста» оказалась Тузом Жезлов; брови сами собой задумчиво нахмурились. Открывать центр было не страшнее остальных позиций, и Старшим Арканом, завершающим анализ ситуации, вышел Суд.
Канкуро, не мигая, уставился на получившийся расклад: Королева Пентаклей, Семёрка Жезлов, Пятёрка Чаш, Туз Жезлов, Суд. Казалось, будто карты изучали его не менее пристально.
«Ну почему я?!» — что-то истерически взвыло в голове. — «Я разве похож на кого-то достаточно умного для этого всего?!».
— Спасибо, — прошептал он, не дав словам страха и неблагодарности вырваться изо рта. Сложил обратно карты в коробочку, вылез из двойного спальника и потушил фонарик. Уставился не без растерянности в пустоту шатра.
Теперь для полноты картины не хватало только на кофейной гуще погадать, но такая роскошь вдали от дома не представлялась возможной: Канкуро в таких случаях варил напиток только в фамильной турке, почти столетней.
— Мда, — сказал он пустому шатру.
Оставалось придумать, что он скажет Темари.
========== 2. Сакура ==========
— Сакура! Не отставай!
— Да иду я, иду, — оставалось только пропыхтеть. Вся эта затея — прогулка по тёмному лесу, окутанному туманом, казалась каким-то безумием. И зачем маме понадобилось тащить её в такую глушь, да ещё и в такую рань? Как будто дел не хватает! У Сакуры на носу висело патрулирование, а после него надо было сходить к Ино, которая буквально только что вернулась с задания ранга С; подругу надо было расспросить, выслушать и, может, утешить. Зачем тогда это всё?
— Зачем это всё? — выразила Сакура свои мысли.
— Увидишь, — отозвалась мама откуда-то из зарослей. — И давай побыстрее, времени в обрез.
Побыстрее, — фыркнула Сакура. — Для этого надо было идти по тропинке! А не ломиться сквозь чащу. Мебуки, впрочем, препятствий будто не замечала, и всё спешила вперёд. На чёлке матери, наверное, не сбился ни волосок.
Сакура откровенно не понимала, почему мама, находясь в счастливом браке, до сих пор прятала свой единственный внешний недостаток от всего мира. Как будто никто не знал, что она там прячет! Для неё, как для жены торговца, жизнь уже сложилась счастливой мозаикой: верный любящий муж, хорошие отношения с многочисленными родственниками, талант в уборке, готовке и сплетнях, дочь — всё уже есть. И так будет до самых титров. Ей никогда не приходилось сжимать кунай потными от страха ладонями, шпионить за кем-то, делать тяжёлый нравственный выбор… И когда-то — на самом деле, не так уж давно, но, казалось, целую вечность назад — Сакура хотела быть такой же. То есть, ухоженной и мягкой, домашней, защищённой спиной мужа… наивной… И та мысль, что если бы не Генма-сенсей, то таким и могло бы стать её будущее, очень горчила на языке. Саске его фанклуб по-прежнему не оставлял в покое, его право на уединение нередко нарушалось девичьими визгами — благо, вне территории клана Учиха, — и сокомандикам не раз приходилось вылавливать надоедливых гарпий за волосы из кустов и провожать пинками куда подальше. Саске не нужно было говорить, что Сакура и Ино раньше вели себя не лучше. А это мама ей советовала, хихикая: ну поухаживай за мальчиком, покажи ему свою женственность, когда-нибудь всё равно обратит внимание, а там дальше и замуж выйдешь. От этих мыслей передёрнуло.
— Сакура, ну! Мы уже почти пришли, идём, идём! — раздался голос откуда-то спереди из очередного куста молодых деревьев.
— Да иду я, иду! — не без злости проскрежетала Сакура.
А ещё эти диеты, ха! Чтобы понравиться мальчикам! Куноичи не могут себе позволить терять вес, особенно в юности. Как тогда физические упражнения делать, как бегать? А мама всё причитала: доченька, ну почему ты так много ешь, располнеешь и замуж не выйдешь, талия, это же очень важно! А волосы твои почему в пучке? Распусти, не будь глупенькой, кому интересны твои шпильки. И Сакура молчала, потому что пытаться объяснить, что нужно хорошо есть, чтобы быть эффективнее, мама не понимала. Как и не понимала, что распущенные волосы — знак отличия действительно сильных куноичи и шиноби, которые могут себе это позволить. И чтобы можно было это позволить, для начала нужно правильно питаться.