Итачи чувствовал себя героем анекдота, и ему это не нравилось. Слишком частым гостем в голове было это ощущение во времена службы под командованием капитана Пса. Хотелось немного нормальности, стать свободным и стать счастливым — никак не участия в референдуме по правам гомосексуалистов, когда сам, в общем-то, натурал, пусть и девственник, которому пока ещё ничего не хотелось.
— Но что я там скажу? — вяло возразил Итачи.
— Обсудите с Дейдарой, — Конан выглядела непреклонно. — Он готов тебя консультировать. А на заседании всем скажем, что мысль новая, и вы к работе приступите сразу после. Тем не менее, подумать о референдуме надо сейчас.
И выскользнула из чужих покоев так же тихо, как и пришла.
Итачи несколько раз медленно моргнул, глядя в пустоту.
— Пейн не знает, — собственный голос звучал глухо. — Референдум по правам гомосексуалистов, — из-за книги, из-за какой-то книги! Никогда такого не было. И самый важный вопрос, — и что я теперь скажу за чаем в следующий раз?
А Саске что подумает?
Учива Итачи с многострадальческим вздохом схватился за голову.
(…)
Следующий административный понедельник начался с беспристрастного выступления Конан. Она начала с темы пошатнувшегося политического влияния Конохи за счёт смерти Данзо и закончила предложением, которое звучало как абсолютное решение, что Акацуки, от лица страны Дождя, отправят Итачи участвовать на референдум о правах гомосексуалистов в Лапше, потому что смерть кровожадного теневого диктатора на материке принесла новые возможности социального и политического влияния.
— Ёбана, вот это план, — почесал голову Кисаме. В его голосе чувствовалось то самое восхищение, когда на твоих глазах начинает твориться какая-то дичь, а под рукой в то же время удачно оказываются пиво и закуски.
— Абсурд! — злобно прошипела чёрная половина Зецу. — Нам необходимо использовать возможность, чтобы запечатать биджуу! Только так будет возможен мир. Нельзя сворачивать с намеченного курса!
— Мы агрессивные миротворцы, а не террористы, — мягко возразила Конан, холодно блеснув глазами. У Итачи пробежали мурашки по коже. Он даже инстинктивно выпрямил спину.
Зецу гнул на своём.
Конан не сдавала позиций.
Она была непреклонна, как сам ход времени, как скала в бурном океане, как бабушка, которая решила не выпускать внука из дома без вязаной шапочки. Итачи не без восхищения завидовал её поразительному упрямству.
Пейн, в глубокой задумчивости, молчал.
— А, я понял! — громко воскликнул Хидан, перебив чужой дебат. — Это ахуительный план такой, многоходовочка типа! Зачем давить на яйца державам, чтобы те не воевали, если можно, так сказать, развязать другой кровопролитный конфликт во славу Джашина, которого никто не ждал! — выдержал театральную паузу, собрав на себе всеобщее внимание. — Геи и сочувствующие против пидоров! Это же гениально! Пока все будут делиться на два лагеря, пока там куча всяких грешников будет определяться со своими грехами, пока они кампании начнут информационные, аж сто лет пройдёт! Какие там земли, влияние! Никому дела не будет!
— О-о-о, — почему-то злорадно протянул Дейдара, скалясь. Он отлично симулировал свою неосведомлённость. — Камень так охренеет, что чуть в гражданку не упадёт! Или упадёт.
— Мей, может, переворот побыстрее сделает, — тоже задумался Кисаме.
— Не говоря уже о деньгах, — добавил Какузу.
— Это блажь! — нечеловеческим голосом прошипел Зецу. — Это блажь! Иллюзорность презренной смертной жизни. Неправильный путь… Только хаос, только разрушение, только контроль над низшими классами может привести мир в светлое будущее!
— Не убедил, — пожал плечами Хидан. — Биджуу, это, конечно, заебись, достойные противники, но война гееобразных и пидоров, информационная, гражданская или партизанская даже — вот это да, такого ещё не было! Мы так мир встресанём, что Джашин несколько столетий будет доволен!
— Акацуки не могут отказаться от своих целей, — злобно выплюнул Зецу.
— Мы ведь и не отказываемся, — нашёлся со словами Итачи.
— Молчи, предатель! — выплюнуло Алоэ.
— За предателя отвечать будешь, — серьёзно сказал Кисаме и опасно оскалился. — Итачи, блин, единственный, кто в абсурде бытия не растерялся, — обернулся к партнёру по заданиям и показал ему большой палец, — молодец, Учива!
— Да, бля! Джашин одобряет.
Итачи неловко сглотнул и промолчал о том, что сам случайно создал этот абсурд, пока проходил внезапный и резкий кризис самоидентификации.
— Учива Итачи, — вдруг подал голос Пейн. Все как-то дружно подобрались, — отправится на референдум по защите прав гомосексуалистов и остальных… гееобразных. И напишет об этом статью. И статью опубликуют в газете «Амегакуре сегодня». — Пауза. — Конан права, это то, что мы можем дать миру. И Хидан прав, человечество не успеет достаточно адаптироваться, распрощаться со скрепами Смутного времени, чтобы быстро вернуться к международным кровопролитным… играм.
— А как же джинчуурики? — почти взвился Зецу.
— Биджуу никуда не денутся, — припечатал Пейн. — Возможность, открывшуюся через Итачи, надо использовать сейчас, пока не поздно.
Алоэ, прошипев под нос что-то нелицеприятное, растворился в земле.
Конан торжественно улыбнулась, и это была очень красивая улыбка.
(…)
— Я точно не гей! — возмутился Дейдара, когда Итачи тем же вечером неловко заглянул к нему с записной книжкой и ручкой для обсуждения стратегии будущего выступления. — Если бы не возможность поднасрать дорогой Родине, я бы вообще в этом не участвовал, да! Но это же… это же, знаешь, то, что хочет провернуть Конан тоже искусство! Только социальное.
Итачи медленно кивнул. Он смутно надеялся, что от эмоциональных порывов коллеги не взорвутся многочисленные экспериментальные скульптуры, расположенные почти на всех поверхностях спальни-мастерской.
— И у меня так-то травма вообще психологическая с ними связанная! Я не знаю, как её можно так, эм, переварить и переделать, чтобы получилась конфетка, которая всем понравится! Понятия, правда, не имею, откуда Конан об этом знает…
— Более, чем уверен, — вступился за неё Итачи, — что тебя назначили на эту роль в связи с искусством.
— Я бум делаю! Бада-бум! Бабах! А это всё социальные тонкости, говорю же, да. Хотя, — Дейдара почесал шевелюру, — уж лучше я, чем господин Сасори. Я по философским соображениям занимаюсь делами, так сказать, насущными, а он — вечными. Проблема геев и пидоров в данный момент насущная. А когда она уже укрепится в народном сознании в своей насущности, там и вечность можно начать приплетать. Смекаешь?
— Смутно.
— Ну, ты не человек искусства-искусства, — отмахнулся Дейдара, — скорее, историк. Философия хоть какая-то твоему выступлению будет нужна. Но это, если туго придётся, Хидана можно будет спросить.
— Хидана?
— Ну так геи и гееобразные страдают же! И пидоры от них страдают. Обоюдное страдание, короче. А Хидан там явно что-то про Джашина приплетёт.
— Так, — Итачи проглотил свои возражения, — что по поводу травмы, которую можно переделать?
— Ну, — Дейдара густо покраснел. — Я бы вообще об этом молчал до конца моих дней. Но…
— Но, — Итачи попытался выглядеть ободряюще, как мама, которой нужно было аккуратно выведать, во что вляпалось её чадо.
— Но искусство, — тяжело выдохнул Дейдара и смущённо отвёл взгляд. Что-то промямлил.
— Что?
— Да, блин, ничего! — воскликнул Дейдара, всё ещё красный, как рак, и всё ещё не встречая взгляда собеседника. — Короче, бля, ладно!.. Однажды, когда Сасори попёрся в страну Мороза, я попёрся с ним, только в другую сторону. И пока он получал пизды и экзистенциальный кризис, я пытался лишиться девственности… Ну и, блин, склеил симпатичную местную девчонку в баре… Мы пошли с ней это-самое в туалет. Я одет, она одета. Ну, поцелуи, прочее. А там же холодно, блять, в стране Мороза-то! Ну мы и не разделись, а так, штаны приспустили. Ну, присунул. Сзади. Произошла пенетрация, в общем. И тут я вспомнил, что господин Сасори рассказывал мне про клитор…