Горящий торт раскачивался под птицей в такт медленно тающим крыльям.
У самой большой тучи, серой и мрачной, норовившей спрятать солнце, появился рот, большой и страшный, острый, с нечеловеческими зубами. Туча прогремела:
— Это всё блажь! Блажь! Человечество не свернёт с намеченного пути! Не будет никакого референдума! Человечество создано, чтобы повиноваться! Слабые и глупые не имеют права ни на что, на то они и стадо, на то они и жертвоприношение!
Рядом с тучей возникло облако, пушистое и белоснежное, как овечка из детской сказки. Оно блеяло и пыталось загородить собой злобную тучу, чтобы птица с капающими крыльями поднялась выше. Где-то звенели колокола и тысячи колокольчиков. Стая уток и чего-то оранжевого полетела в раскаты грома — и взорвалась. Туча осталась, пусть и претерпела ущерб, тонкие лучи света прорвались сквозь неё, но не усмирили сверкающие в ней молнии. Солнечные зайцы, с солнечными алебардами и катанами на перевес, появились на пушистом облаке и прыгнули в тучу, пытаясь порезать её на клочки. Туча стала меньше, но не исчезла. И вдруг оттуда грянула молния, и она полетела прямо в птицу — Дейдара закричал — и вдруг он, Итачи, Какузу и торт стали падать-падать-падать, а внизу Коноха, и — там был Саске, он стоял на горе с лицами Хокаге, поставив руки в боки.
Он был одет в полицейскую форму клана Учиха.
Воздух пах магнолиями, потом яблонями и затем розмарином. Итачи падал, и падал, и падал, приближаясь к своей смерти. Всё было так, как он представлял, планировал. Тот же прыжок с небоскрёба в Амегакуре, только без продолжения. Он заставил себя держать глаза нараспашку, чтобы в последний раз полюбоваться на младшего брата, ради которого было всё — и грех, и жертва, и искупление.
«Дурачок» — шепнул грустный и ласковый голос мамы ветром в уши.
«Не совершай эту ошибку!» — вторил ей голос папы, сильный и с хрипотцой. — «Не иди моей дорогой!»
«Не глупи, Итачи!» — голос Шисуи на грани паники. — «Не надо!»
«Тебе ещё многое необходимо сделать» — Итачи так представлял себе во время чтения Мемуаров голос дедушки Фугена. — «Повремени, прошу».
— Спасайся, идиот! — рявкнул Саске, поставив руки в боки. У него ломался голос. — Проснись! Проснись!
Мимо пронёсся солнечный заяц, накачанный и мускулистый, с алебардой. Он упал к Саске, оттолкнулся от земли, подскочил ввысь — и в его лапах вместо солнечной алебарды оказалась не менее солнечная здоровенная сковородка. Он замахнулся, оскалившись, и ударил ей Учиву по голове со всей силы, со всей дури. Из горла вылетел крик.
— А-а! — вскрикнул Итачи, сев на кровати.
На кровати в ногах сидел Зецу. Кожа его белой половины блестела в ночи, будто натёртая фосфором.
— А-Аматерасу! — инстинктивно гаркнул дезориентированный Итачи. В глазах отозвалось резкой болью.
Тишину комнаты разорвал визг.
Сознание налилось тяжестью и провалилось обратно в сон.
(…)
Тем временем в Конохе, в новом полицейском офисе, команда 7 и сопровождающий их небольшой контактный зоопарк дружно проснулись.
— Тошиаки, на кой чёрт ты его сковородкой по башке ударил?! — голос Саске надломился на особенно высокой ноте.
— Всегда работает, шеф, — бессовестно пожал плечами заяц и потянулся за цветастым журналом, который накануне принесла Ино.
Учиха, тяжело вздохнув, страдальчески потёр переносицу.
— Пассивно патрулировать чужую башку на случай вторжения это, конечно, интересно, — зевая во весь рот проговорил взъерошенный ото сна Наруто. — Но почему торт?
— Спать, — сонно скомандовала Сакура. Пассивный патруль снов и так приносил ей одну усталость, а перенос солидного количества душ вовнутрь чужой головы и отражение атаки гендзюцу съели почти весь её резерв чакры. Она зарылась поглубже в спальный мешок. — Всем спать, торт потом.
— Ичираку рамен открыт, наверное, — как бы «между прочим» предположил Наруто.
— Три часа ночи, — констатировал Саске.
— Ну так! Говорю же открыт, даттебайо.
— Добе, я никуда не пойду.
— А и не надо никуда идти! У нас кто на ночном дежурстве? Сай вроде? Ну вот пусть сходит, и нам закажет, и себе тоже. Не знаю как вы, а я чёт проголодался. Тучи бомбить — это вам не это самое.
— Мне с темпурой, — сонно промямлила Сакура.
— Сай! — командным голосом позвал Саске. — О, ты уже здесь. Значит так: мы сейчас устроим внебрачное-тьфу, блять, внерабочее совещание. Да, нам нужен рамен. Да, тебе тоже. В общем, запоминай: пять чёрных кофе (нам и тебе тоже), да, мы им профинансировали кофемашину… Так, значит, два мисо рамена со свининой для Наруто, один острый с говядиной мне, один не острый с темпурой Сакуре, Тошиаки не будет… и себе тоже один возьми, какой захочется. Держи деньги. Так, а почему ты молчишь? — и приказал на всякий случай. — Отставить.
— Ночью положено молчать, — моргнул Сай.
— Положено, но не запрещено, — Саске привычно поднял новое издание конституции, переизданное по случаю инаугурации Пятого и уже немного потрёпанное, потому что каждый раз, когда какой-нибудь бывший агент Корня вёл себя странно, приходилось использовать её как железобетонный аргумент.
— Так точно, — поклонился Сай, взял деньги и унёсся в шуншине.
— А он рамен-то вообще ел? — задумчиво почесал голову Наруто. — Зависнет ещё перед выбором.
— Теучи-сан поможет, — отмахнулся Саске. Первые недели работы в полиции научили его легче относиться к жизни, ругаться матом, не нервничать и рассчитывать на то, что пожилые люди охотно жалеют бывших агентов Корня и делают им подарки: бесплатная чашка чая, супа, какой-нибудь элемент одежды… Команда была от даров не отказываться, потому что это невежливо, поэтому некоторые бывшие агенты, проходившие стажировку в новой полиции и имевшие из-за этого контакт с населением, неловко расхаживали в «бабушкиных» свитерах и носках. — Может, он ему ещё и рисовые крекеры даст.
— Спать надо, а не есть, — пробухтела Сакура из своего спального мешка.
— Ты спи, спи, — отмахнулся Саске со вздохом, — и ты, Наруто, когда поешь, ложись потом. Ваш кофе можно будет утром подогреть. А у меня ещё документов целая стопка… О. Тошиаки. Ты умеешь подделывать подписи?
(…)
Где-то в глубокой тьме поздней ночи, далеко под землёй человек в маске сардонически хмыкнул, глядя на шипящую тень, недовольно вселяющуюся в новое тело.
— Не сработало, значит? — побарабанил пальцами по трону, на котором восседал. — Не похоже на тебя, Зецу.
Тень прошипела что-то нелицеприятное.
— Как же ты ситуацию довёл до этого, м-м? Что бы сказал на это наш новоиспечённый гомосексуалист Мадара? Без Данзо и Орочимару наши планы начали опаздывать, но без Акацуки они могут застопориться.
— Ещё не всё потеряно, — кровожадно пророкотал Зецу.
— Нет, не всё, благодаря мне, — хмыкнул человек в маске.
— Щенок!..
Фигура на троне расхохоталась, запрокинув голову.
— Не нервничай так. Кири всё ещё под моим контролем, а Орочимару не успел подчистить ни все свои базы, ни всех своих подчинённых. Более того… Хм. Если Коноха перестала быть вариантом, есть ещё — Ива, Кумо, маленькие гордые самонадеянные и глупые Скрытые Деревни. Человечество склонно к высокомерию и эгоизму, мыслит критически лишь меньшинство. Это всегда играло на руку. Какие-то вещи не меняются. Посмотрим, насколько сильно они хотят сейчас войны.
— Акацуки планируют отодвинуть её на неопределённый срок! — взвился Зецу. — Мы не можем так долго ждать!
— Всё должно быть справедливо, каждому воздастся за грехи его, — пожал плечами человек в маске. — Мне любопытно посмотреть, как они постараются вывести мир из кровопролитного кризиса. Может, вместо изначального плана мы построим лучшее общество на почве Вечного Цукиёми — погрузим в мир бесконечных иллюзий серую безмозглую массу и оставим только свободомыслящих. Сделаем им ограничения, и пусть себе живут, творят, пишут… На благо общества.
— Свободомыслящие на то и свободомыслящие, чтобы вставать поперёк горла, — рыкнул Зецу. — Не занимайся глупостями!