Парцелл пожал плечами с равнодушным видом, а «лекарь» повернулся к Марку и его сестре – те стояли в углу, прижимаясь друг к другу, и не пытались никого просить о помощи.
– Но где же вещь? – спросил Гром, растерянно хмуря лоб. – Ты нас дуришь, Симон, или как тебя там звать на самом деле! Такое чудное творение мы бы сразу заметили!
– А мы ее заметили, – ответил вместо Охотника мэтр Арно. – Только не поняли ничего.
В следующий миг Симон поднял руку и начертил в воздухе какой-то знак. Марк вскрикнул и вновь попытался заслонить собой сестру, но Белла с неожиданной силой его оттолкнула. Шелковые одеяния девушки всколыхнулись, нарисованные цветы и птицы ожили – печать, которая заставляла дьюсов постоянно удерживать один облик, была снята…
Лицо Беллы превратилось в маску.
Очень красивую маску, изготовленную из дерева ромиш и мастерски раскрашенную. Ее легко было принять за человеческое лицо, но только не вблизи: сквозь краску просвечивала отполированная древесина, резные черты хранили неподвижность, а стеклянные глаза неприятно поблескивали.
– Созда-атель… – выдохнул кто-то. – Это ведь кукла!
Красивые губы тронула усмешка. Белла обвела собравшихся тяжелым взглядом, который бестрепетно сумел выдержать лишь Парцелл, взмахнула рукой – теперь отчетливо был виден каждый шарнир на ее тонких пальцах – и сказала хриплым голосом:
– Возможно, вы согласитесь выслушать и нас?
– Нет! – быстро проговорил Охотник. – Хватит, тварь, набегалась! Я не прощу тебе этого открытого окна, не прощу ледяную лозу! Ты знаешь, как больно умирать? Все, достаточно с меня твоих фокусов…
– Пусть расскажут! – перебил его грешник. – Интересно ведь… – Заметив яростную гримасу Симона, он прибавил: – Или ты хочешь помешать им… и мне?
Воцарилась мертвая тишина. Лишь мэтр Арно понимал, что происходит: невольно все они стали свидетелями того, как раскрылся едва ли не самый главный секрет Охотников, секрет их власти над рукотворными вещами и духами. Рискуя разумом и жизнью, они делали с собой то, что Симон совсем недавно называл грехом, – и чем больше был риск, тем ценнее оказывалась награда победителю. Но разве могла сравниться жертва Симона с той, которую принес Парцелл, хотя бы и против своей воли? Вот и получалось, что итог возможного сражения между двумя грешниками был предрешен… если, конечно, «лекарь» не припрятал в рукаве еще один козырь.
– Бродяга… – Симон презрительно скривился. – Ты не знаешь, с чем вздумал играть. Тот, кто согласился тебе помочь, безумен – он выпустил в мир чудовище!
– У тебя не осталось другого оружия, кроме оскорблений? – спокойно поинтересовался Парцелл. – Тогда замолкни и дай нам выслушать последнюю историю. Пожалуйста, Марк!
Искусник ответил не сразу – взглянул на живую куклу, творение своих рук, и лишь потом заговорил, тихо и несмело…
История Марка, или Волшебное слово
– Аладоре спросил: «Кто из вас лучший?»
Мы пировали в его дворце, как бывало не раз, и мало кто обращал внимание, что его светлость то и дело отводит взгляд, прячет под напускным весельем какие-то тяжкие думы. А вопрос этот он и раньше задавал, когда желал поручить одному из мастеров особый заказ. Большая ответственность, но и награда немаленькая… Стали называть имена. Аладоре слушал и молчал, а в глазах у него сгущались тучи.
«Я хочу, – сказал он, когда все стихло, – чтобы через три недели вы мне показали вещь, которая будет столь же красива, как белая лилия на рассвете или вызолоченный осенью клен, но при этом не убьет своего создателя. Пусть она окажется такой же прекрасной, как облако над бескрайним морем, как улыбка юной красавицы, но не станет при этом смертоносной бестией! Вы поняли меня?»
Вот тут стало по-настоящему тихо, и лишь глава Гильдии Искусников осмелился сказать, что подобное невозможно, на что Аладоре ответил коротко: «Три месяца вам даю».
И захлопнулись для нас ворота Ки-Алиры, закрылись навсегда. Был город – стала тюрьма. Через три месяца нас начали уводить во дворец по одному, и никто не вышел обратно. Созвали совет Гильдии, да только что могли предложить перепуганные мастера? Никто не хотел умирать, но вопрос Аладоре так и оставался без ответа. Я подумал в тот день, что герцог не успокоится, пока не перебьет всех, и решил: раз ждать я не в силах, пусть хоть кто-то на день дольше проживет… И пошел во дворец сам.
А когда с герцогом лицом к лицу встретился, меня будто молнией ударило: все равно умирать! Так хоть обману его напоследок, выиграю время для остальных – хоть месяц или два, а там они что-нибудь придумают и спасутся. Но вышло так, что сначала я сам себя обманул – думал, будто делаю всего лишь вещь, пусть и очень красивую…