(Джогинзу.) Полагаю, ваши намерения серьезны, мистер... мистер Рудольф? Джогинз. С вашего разрешения, я намерен сегодня же начать ухаживать за моей
невестой, если миссис Гилби может обойтись без меня. Гилби (в припадке зависти, обращаясь к Бобби). Долго придется ждать, пока ты
женишься на сестре герцога! Эх ты, шалопай! Дора. Не кипятитесь, миленький! Рудольф обучит меня аристократическим
манерам. Вот это я называю счастливым концом! Верно, лейтенант? Дювале. Во Франции это было, бы немыслимо. Но здесь... Ах! (Посылает
воздушный поцелуй.) La belle Angleterre! [Прекрасная Англия! (франц.)]
ЭПИЛОГ
Перед занавесом. Четыре критика встают, усталые и со
скучающим видом. Граф, ошеломленный и взволнованный,
спешит к ним.
Граф. Джентльмены, не говорите мне ни слова. Умоляю вас, не высказывайте
своего мнения. У меня не хватит сил выслушать его! Я не верил своим
глазам. Неужели это пьеса? Неужели это имеет какое-то отношение к
искусству? Доставляет удовольствие? Может принести какую-то пользу?
Щадит человеческие чувства? Неужели есть на свете такие люди? Простите
меня, джентльмены: это вопль раненого сердца! Есть тайные причины,
объясняющие мое волнение. Эта пьеса насыщена темными, несправедливыми,
недобрыми упреками и угрозами по адресу всех нас - родителей. Тротер. Пустяки, вы это принимаете слишком близко к сердцу. В конце концов,
в пьесе есть занимательные места. А все остальное отбросьте как
дерзость. Граф. Мистер Тротер, вам легко сохранять спокойствие. Ежегодно вы видите
сотни таких пьес. Но у меня, который никогда не видал ничего похожего
на эту пьесу, она вызывает страшную тревогу. Сэр, будь это одна из тех
пьес, которые принято называть безнравственными, я бы нимало не
возражал.
Воэн шокирован.
Любовь освещает какой угодно вымысел и оправдывает любую смелость.
Банел важно кивает головой.
Но есть умолчания, которые обязательны для всех. Есть правила
благопристойности слишком тонкие, чтобы можно было выразить их словами,
но без них человеческое общество было бы невыносимым. Нельзя
разговаривать друг с другом, как разговаривают эти люди! Ни один сын не
станет разговаривать со своим отцом... ни одна девушка не станет
разговаривать с юношей... никто не станет срывать покровы... (Обращаясь
к Воэну, который стоит слева от него, вторым после Гона.) Ведь правда,
сэр? Воэн. Ну, не знаю. Граф. Вы не знаете! Не чувствуете! (Обращаясь к Гону.) Сэр, я взываю к вам. Гон (с нарочитой вялостью). На меня эта пьеса произвела впечатление самой
обыкновенной старомодной ибсеновской болтовни. Граф (поворачиваясь к Тротеру, который стоит справа, между ними и Банелом).
Мистер Тротер, неужели и вы скажете, что не были поражены, потрясены,
возмущены, оскорблены в лучших, благороднейших чувствах каждым словом
этой пьесы, каждой интонацией, каждым намеком? И не дрожали всем телом
в ожидании каждой следующей реплики? Тротер. Конечно нет! Любая неглупая современная девушка могла бы писать
такие пьесы. Граф. В таком случае, сэр, завтра же я уезжаю в Венецию, уезжаю навсегда! Я
не могу вам не верить. Я вижу: вы не удивлены, не встревожены, не
озабочены. И мой ужас - да, джентльмены, ужас, подлинный ужас!
кажется вам непонятным, смешным, нелепым; даже вам, мистер Тротер, а
ведь вы почти мой ровесник! Сэр, если бы молодежь заговорила со мной
так, как она говорит в этой пьесе, я умер бы от стыда, я бы не вынес! Я
должен уехать! Жизнь прошла мимо меня, и я остался за бортом. Примите
извинения старого, несомненно смешного поклонника искусства - искусства
минувших дней, когда еще была какая-то красота в мире и какая-то тонкая
прелесть в семейной жизни. Но я обещал своей дочери узнать ваше мнение
и должен сдержать слово. Джентльмены! Вы избранные и передовые умы
нашего времени! Вы живете в двадцатом веке, ничему не удивляясь, и
созерцаете странные его порождения без всякого страха. Вынесите свой
приговор! Мистер Банел, как вам известно, в военном суде младший офицер
должен высказать свое суждение первым, чтобы не подпасть под влияние
старших. Вы здесь самый молодой. Каково ваше мнение о пьесе? Банел. А кто автор? Граф. Пока это секрет. Банел. Как же я могу знать, что говорить о пьесе, если я не знаю, кто автор? Граф. Но почему вы не можете? Банел. Почему, почему? Допустим, вы должны написать рецензию на пьесу Пинеро
и на пьесу Джонса. Неужели вы напишете о них одно и то же? Граф. Думаю, что нет. Банел. А как же писать, если не знаешь, какая из них Пинеро, а какая Джонса?
И еще: какого рода эта пьеса? Вот что я хотел бы знать. Что это
комедия или трагедия? Фарс или мелодрама? Какая-нибудь чепуха для
репертуарного театра или настоящая ходкая пьеса? Гон. Разве вы не можете судить на основании того, что видели? Банел. Видеть-то я видел, но откуда мне знать, как нужно к ней отнестись?
Это серьезная пьеса или мистификация? Если автор знает, что это за
пьеса, пусть он нам скажет. А если не знает, пусть не жалуется, что я
тоже не знаю. Я-то не автор. Граф. Но хорошая ли это пьеса, мистер Банел? Вопрос, кажется, простой. Банел. Очень простой, когда вам известен автор. Если автор хороший - стало
быть и пьеса хорошая. Это само собой разумеется. Кто автор? Ответьте
мне, и я вам дам детальнейшую оценку пьесы. Граф. К сожалению, я не имею права назвать имя автора. Он хочет, чтобы пьесу
ценили только за ее достоинства. Банел. Но какие могут быть у нее достоинства, кроме достоинств самого
автора? Как вы думаете, Гон, кто это написал? Гон. А вы как думаете? Мы видели дрянную старомодную семейную мелодраму,
разыгранную обычными марионетками. Герой - лейтенант флота. Все
мелодраматические герои - лейтенанты флота. Героиня, бросая вызов
властям, попадает в беду (не попади она в беду, не было бы и драмы) и
на протяжении всей пьесы из кожи вон лезет, чтобы добиться сочувствия
публики. Ее добрая старая благочестивая мать нападает на жестокого