Разговоръ объ этомъ происходилъ съ мѣсяцъ тому назадъ, а вотъ и до сихъ поръ не принесъ практическихъ результатовъ. Ахъ, тяжело имѣть неисполнительнаго супруга! Марья Сергѣевна погрузилась въ печальныя размышленія на эту привлекательную тему и, перечисляя рядъ супружескихъ промаховъ, скоро пришла къ вопросу: купилъ ли бы Алексѣй Трофимовичъ, если-бы она попросила, ей платье, какъ у Вавиловой? Она, конечно, не попроситъ, — она благоразумна, не мотовка и знаетъ, что при полуторастахъ рубляхъ мѣсячнаго жалованья нельзя дѣлать такихъ туалетовъ, да у ней еще и розовое сюра довольно сносно, — но… если бы! Да нѣтъ! не купитъ! ни за что не купитъ! Замахаетъ руками и закричитъ, какъ въ прошломъ году изъ-за стекляруснаго тюника:
— Что ты, матушка! Въ умѣ ли? при нашихъ ли капиталахъ? Тутъ дай Богъ обернуться: за квартиру заплатить, матери послать — а ты: фаевое платье!
— Тогда, — думала Марья Сергѣевна, — я сказала ему: «если вы не въ состояніи сдѣлать женѣ тюникъ, зачѣмъ же женились?…» И въ самомъ дѣлѣ: зачѣмъ онъ женился? Больше: какъ онъ, полутораста-рублевый труженикъ, смѣлъ жениться на ней, у ногъ которой умирали князь Тугоуховскій, баронъ Пимперле и концессіонеръ Ландышевъ? Правда, князь Тугоуховскій сильно смахивалъ своей наружностью на ходячіе песочные часы, у барона Пимперле были какія-то странныя пѣжины на красномъ лицѣ и препротивно терчали уши, Ландышевъ даже ради объясненія въ любви не могъ вытрезвиться, а Алексѣй Трофимовичъ щеголялъ тогда такой славной русой бородой и такимъ красивымъ сочнымъ голосомъ декламировалъ стихи Надсона! Да, вѣдь, не съ бородой и не съ Надсономъ жить, а съ человѣкомъ!
— Нѣтъ! какъ я дошла за него, а главное, какъ онъ, мелюзга, смѣлъ сдѣлать мнѣ предложеніе? У, противный! Какую-бы карьеру я сдѣлала безъ его глупаго ухаживанія! Свой домъ… титулъ… Ницца… зимой ложа въ итальянской оперѣ… ахъ, Мазини! ахъ, Фигнеръ! Господи, какая я несчастная! Какъ скучно жить!
— И хоть-бы развлекалъ чѣмъ! А то, вѣдь, онъ ничего… ну совсѣмъ-таки ничего не умѣетъ: дуется со своимъ пріятелемъ Оглашеннымъ въ какіе-то скучные шахматы, въ которыхъ конь такъ нескладно прыгаетъ черезъ клѣтку, что мнѣ, бѣдной дѣвочкѣ, во вѣкъ не понять его скачковъ — вотъ и все! Даже и Надсона забылъ! Только и помнитъ еще: «не говорите мнѣ онъ умеръ — онъ живетъ», а уже слѣдующій стихъ перевираетъ. Нѣтъ! несносный, несносный человѣкъ!.. У!..
Въ это время Алексѣй Трофимовичъ прошелъ подъ окнами и исчезъ въ сѣняхъ подъѣзда.
— Боже мой! и одѣться-то прилично ему лѣнь! На что похоже — шуба въ грязи, воротникъ облѣзлый, а шапка! шапка! Въ кои-то вѣки отправился въ магазинъ одинъ, безъ меня, — такъ и тутъ не сумѣлъ себѣ купить вещь, хоть немножко къ лицу!
Звонокъ.
— Сейчасъ войдетъ, нѣжничать станетъ; думаетъ, что очень пріятно, удовольствіе составляетъ. Нѣтъ — мерси покорно! Еще прежде онъ былъ ничего-себѣ, куда ни шло, а теперь какіе-то баки завелъ, и съ тѣхъ поръ, какъ началъ пить водку предъ обѣдомъ, у него вѣчно красныя жилки въ бѣлкахъ… фи!
Здоровается… ну, такъ и есть: цѣловаться лѣзетъ!… Здравствуй, здравствуй, только не мучь меня пожалуйста; мнѣ нездоровится.
И съ чего это онъ сегодня расторжествовался? Ишь шагаетъ, ишь! Какъ непріятно, когда этакая дылда мелькаетъ передъ глазами! Зачѣмъ я только выбрала себѣ такого большого?.. Трубить! носомъ трубить! и туда-же хочетъ казаться солиднымъ человѣкомъ, отцомъ семейства!.. Это что еще? Мажетъ пальцемъ стекло! Тьфу!.. И какъ серьезно онъ все это продѣлываетъ; видимо — наслаждается, находитъ свои поступки необыкновенно умными и занимательными. Нѣтъ! мочи моей нѣтъ! видѣть его не могу! У, животное самодовольное! Убить тебя, убить, да уѣхать! Вотъ что!.. Лучше и не подходи ко мнѣ, гадкій! Ахъ, какая я несчастная!
И вотъ — въ ту минуту, когда Марья Сергѣевна уже совсѣмъ расположилась расплакаться, Алексѣю Трофимовичу пришла въ голову несчастная мысль познакомить жену «съ рогатой козой»… Дать супругу пощечину стало для Марьи Сергѣевны печальной, но необходимой потребностью!…
1911