Аниканов первый обратил внимание на них и подошел.
— Ну, здравствуйте, девушки. Ждали гостей? — весело спросил он.
Кланька прыснула и зарделась вся, как цветы на ее шали, глаза заблестели.
— Ждали не ждали, выгонять не будем, — сказала она бойко и снова прыснула в шаль.
— Как тут у вас, медведи в село не заходят?
— Всякое бывает, — словоохотливо ответила Кланька; видно, она решила не откладывать на будущее свое намерение. — Вон в третьем годе даже тигру убили наши мужики, аккурат у Силинского озера, вон там, — кивнула она головой в нижний конец села.
— Ого! — воскликнул Аниканов. — Слышишь, Захар, «тигру» убили мужики в «третьем годе». Так что в тайгу здесь не так уж безопасно ходить.
Захар подошел к ним, поздоровался с девушками.
— Тигры, значит, тут водятся? — спросил он. — Вот и хорошо. Хоть раз встретиться с живым тигром, а то у нас на Дону одни суслики да зайчишки, — улыбнулся он, встретившись глазами с Любашей. При этом он успел заметить, что глаза у девушки умные, глубокие и немного грустные. — И часто подходят к селу тигры?
Тем временем вокруг девушек стали собираться комсомольцы.
— Один только и подходил из-за Амура, с юга, — смущаясь, ответила Любаша. — А в здешней тайге тигры не водятся.
— А медведи водятся? — спросил кто-то.
— Медведей шибко много! — опередила Кланька Любашу. — Кажин год дерут коров в нашей деревне.
— И людей тоже «дерут»? — Аниканов с нескрываемой иронией подчеркнул слово «дерут».
— Бывает иной раз, что подерет. Как охотник зазевается, а то ружье не стрельнет, так тогда только держись!
— А еще какие звери есть?
— Сохатого и кабарги много, дикий кабан водится выше по Амуру, — несмело, как школьница на уроке, отвечала Любаша. — Из пушных много белки, есть колонок, лиса-огневка, выдра, барсук…
— А боровая дичь? — с интересом спросил Захар.
— Какая? — спросила Кланька и почему-то снова прыснула в шаль. Видно, у нее это считалось высшим проявлением кокетства.
— Много рябчиков и глухаря, — отвечала посмелевшая Любаша.
— И еще бурундук есть, — вмешалась Кланька.
— Бурундук — это грызун, — спокойно объяснила Любаша Кланьке, а потом продолжала, обращаясь к парням: — Такой маленький полосатый зверек, размером меньше белки.
— Вот видишь, а ты говорил, «зачем ружье?», — сказал Захар Аниканову. — Тут, брат, самый настоящий край непуганых птиц.
— Ага, это правда, — подтвердила Кланька. — Мужики сказывают, стрельнут в одного рябчика, а другой рядышком сидит и не улетает. Совсем не пужаная птица.
Среди приезжих пробежал смех.
Между тем с пароходов уже сошли последние комсомольцы, и за ледяным прибрежным барьером образовался огромный табор. Там уже кричал какой-то глашатай:
— Старостам групп собраться ко мне! Эй, старосты групп, давай ко мне!
— Что там такое? — повернул голову Аниканов. — Наверное, по вопросу расселения. Ты оставайся тут за меня, Захар, а я пойду. Да смотри, чтобы ребята не разбрелись.
— Он у вас что же, заглавный? — доверительно спросила Кланька, когда Аниканов скрылся в толпе. Она вдруг перестала смущаться и разговаривала с Захаром по-свойски, без всякого кокетства.
— Староста группы. «Заглавный» здесь начальник строительства.
— А что же, ученый он, должно?
Захар растерянно посмотрел на Кланьку.
— Ученый? Нет, комсомольским работником был на родине. Или вы спрашиваете в смысле — грамотный?
Кланька снова прыснула; вместо нее ответила Любаша:
— Ученый, по-нашему, по-деревенскому, значит грамотный.
— Понимаю, понимаю. Я тоже не очень «городской».
— Из каких же местов вы будете? — продолжала без смущения расспрашивать Кланька.
— С Дона. Слышали?
— Нет, я грамоте только два года училась. А далеко это?
— Около десяти тысяч километров.
— Батюшки! Сколь же вы ехали?
— Да вот скоро будет полтора месяца, как оттуда.
— Ой, как далеко! — скупо улыбнулась Любаша, до сих пор сохранявшая серьезное выражение лица. — Я даже вообразить себе не могу это расстояние.
— Вам не приходилось далеко ездить? — спросил Захар. Ему было приятно разговаривать с Любашей.
— Нет, даже в Хабаровск не ездила. Самое далекое — в Нижнюю Тамбовку выезжала, это сто десять километров ниже по Амуру село такое есть.
— А я была в Хабаровским, — не без хвастовства сообщила Кланька. — Вот где чудно, дома-то эвон какие, выше церкви!.. А как его зовут, старосту вашего? — вдруг заговорщически спросила Кланька.