— Кардан полетел.
— Сломался?
— Да, у самого дифера.
— Вот тебе и праздники!
— Придется куковать до белых мух, а еще и половины не проехали…
— Хорошо, что хоть рядом с поселком, — отозвался другой голос.
— Как бы это «хорошо» не обернулось плохой изнанкой, — пробурчал Аниканов. Он представил себе, как вышел из автобуса со своим чемоданом, как его окружили воры-рецидивисты, как один грозит ножом, а другой выхватывает чемодан…
Все получилось иначе.
— Значит, сели накрепко? — допытывался Каргополов у шофера.
— Ну так вы же понимаете, что такое кардан? Это вал, понимаете, вал, передающий вращательное движение от мотора на дифер, а потом на ведущие колеса. Вот он-то и сломался у самого подшипника. Машина требует капитального ремонта.
— Как решим, товарищи? — обратился Каргополов к пассажирам.
— А чего же тут решать? — ответил кто-то. — Надо идти к начальству и просить машину до Комсомольска.
— Да, пожалуй, иного выхода нет, — согласился Каргополов. — Пойду я.
Вернулся он незадолго до заката солнца. К вечеру мороз стал крепчать, задул пронизывающий ветер, и все в автобусе изрядно продрогли.
— Утешительного мало, товарищи, — залезая в автобус, объявил Каргополов. — Свободной машины нет. Но ночлег дают.
Навьюченные поклажей, уныло тянулись неудачливые пассажиры по разбитой дороге вслед за Каргополовым.
И вспоминалась Ивану весна 1932 года, когда они вот так же вереницей, с пожитками на плечах шагали на Силинку сплавлять лес. Прошло всего три с половиной года, а как преобразилось все кругом! Нет больше таежной глухомани, медвежьего царства, к жизни вызван огромный район. В конце концов, правильно, что и труд преступников облагораживает землю, включен в общий труд страны. Тяжелые условия, дикость тайги и болота? Но ведь и он, комсомолец Иван Каргополов, начинал свой путь на Дальнем Востоке ничуть не в лучших условиях.
Встретил их немолодой боец с винтовкой и малиновыми петлицами.
— Мне приказано сопроводить вас до помещения, — доложил он Каргополову.
Обогнув угол насыпи, на краю которой в длинный ряд стояли ручные тачки, все увидели три приземистых подслеповатых, но ярко побеленных барака. Их ограждал дощатый, тоже выбеленный забор с нитками колючей проволоки поверху и сторожевыми вышками по четырем углам. Вне ограды одиноко возвышался довольно просторный дом с большими окнами, за ним виднелась конюшня, вереница телег. Было безлюдно. Сопровождающий боец привел их в дом, сказал:
— Будете ночевать все вот в этой комнате. Без разрешения дежурного не выходить.
В комнате хорошо натоплено, но нет никакой обстановки, если не считать двух замызганных топчанов. Один из них предложили Каргополову, другой занял Аниканов по собственной инициативе.
Натрясшись за день в автобусе, все изрядно проголодались и потянулись к котомкам, к чемоданам.
Когда Аниканов вышел, кто-то из строителей сказал:
— Ну и жмот, видать, этот ваш «делегат»! Обратили внимание, как он ел? Ничего даже не выложил из чемодана, все по кусочку доставал. Боялся обнаружить запасы, гад. Взять бы сейчас да спрятать его чемодан.
— А что, братцы, ей-богу, идея! — воскликнул Каргополов. — Я сейчас устрою. Под моим топчаном какой-то брезент лежит, так я его туда.
Под общий смех он крякнул, поднимая аникановский чемодан, доволок его до своего топчана и засунул в темный угол, а сверху набросил брезент.
— А теперь давайте выйдем в коридор, — смеясь, предложил он. — Когда придет Аниканов, скажем, что, мол, убирали заключенные.
Так и сделали.
Увидев в окно Андрея, все разом закурили, загалдели, искоса наблюдая за ним.
Аниканов настороженно спросил:
— А почему это все вышли?
— Да там уборку делали заключенные, — отвечал Каргополов, отворачиваясь, чтобы не рассмеяться.
— Уже сделали?
— Ага.
Андрей торопливо пошел к двери, открыл ее.
— Товарищи, а чемодан мой?.. — Голос его сорвался.
— Что — твой чемодан?
— Где мой чемодан?! — Он повернул бледное лицо к гурьбе попутчиков.
— Мы же не сторожили его… Да и свои вещи оставляли, когда выходили.
— Украли! — крикнул Андрей. — Так и есть, украли! Пойду сейчас заявлю начальнику.
— И не вздумай, — мрачно, вполголоса посоветовали ему, — не заметишь, как тебе сунут нож в бок. Они на этот счет спецы, эти урки…
Не сказав ни слова, Аниканов захлопнул за собой дверь.
Когда все вернулись в комнату, были уже сумерки. Аниканов лежал на топчане в позе покойника и потерянно смотрел в потолок. Время от времени он тяжело вздыхал, морщился, словно от зубной боли.