— С Васей Корольковым не переписываешься? — спросил Захар. — Понимаешь, Настя везла адрес и где-то потеряла его.
— Адрес есть, но не переписываемся. — Лицо Агафонова посуровело. — Не хочу навлекать на него беду, еще пришьют ему связь с заключенным… Он служит в Никольск-Уссурийске, в восемьдесят шестом кавполку.
Вещей у Агафонова оказалось негрузко — новенький чемодан и какая-то небольшая скатка, обмотанная потертым байковым одеялом.
Когда уже въезжали в город, Агафонов спросил Захара:
— Ты чего пьешь?
— В смысле этого? — Захар щелкнул себя пальцем по кадыку. — В основном — ничего. Винишко иногда, по великим праздникам.
— А я, брат, на трассе спирт научился глушить. На морозе шибко помогает. Жбанчик везу с собой. Или вина возьмем?
— Конечно, вина, — вступилась Настенька, — как раз новочеркасский долг отдам вам… за свидания с Захаром.
— Слово хозяйки — закон, — улыбнулся Агафонов. — Только возьму я. Грошей у меня много, два года финчасть откладывала заработок на мой счет, на руки не давала. Да еще премии были.
Жернаковы теперь одни занимали целую квартиру.
— И это все твои хоромы? — спрашивал Агафонов, оглядывая комнаты и довольно просторную кухню. — Добре живете, по-барски прямо!
Потом он долго умывался, фыркал, минут десять с усилием расчесывал свои роскошные кудри и дремучую бородищу.
Уселись за стол.
— Ей-богу, богато живете, братцы, — не переставал гудеть Агафонов, — даже серебряные приборы!
— Это дочке подарили ко дню рождения, — объяснила Настенька, сияя, — а столовый сервиз купили только нынешним летом.
— Так у вас дочка?
— Целая Дарья-бахчевница! — отвечал Захар. — Наташка, уже два года. В детском садике сейчас.
— Ну вот, а у меня сыну два года, Иваном назвали, — просиял Агафонов. — Так что ваша дочка в старых девах не останется. Ну, начнем? Кстати, я вино не буду, спиртишко здоровее. Может, попробуешь, Захар?
— Первую, пожалуй, спирта выпью.
Выпили за встречу.
Отдышавшись и закусив, Захар сказал:
— Встретился, понимаешь, с тобой — и вроде как в кавшколу вернулся. Вот ведь здорово!
По второй выпили за кавшколу, за друзей, чьи пути неведомо куда пошли. Вспомнили Васю Королькова — отличного курсанта и наездника.
— Сегодня же напишем ему письмо, — возбужденно говорил Захар, — вместе опишем, как встретились. Слушай, а давай его пригласим сюда в гости! — Спирт уже горячил ему голову. — Вот бы здорово — втроем собраться за этим столом!
— Если его не перевели на новое место службы, — трезво заметил Агафонов.
— Все равно разыщем, через командование! — настаивал на своем Захар.
После третьей Захар совсем захмелел — лицо раскраснелось, глаза блестели, язык слегка заплетался. Но Агафонова пока хмель не брал.
— Зоря, ты больше не пей, — беспокойно говорила Настенька, поглядывая на мужа, — уже пьяный!
— Ладно, я и сам это чувствую. А ты, Гриша, выпей, я чокнусь с тобой вином. Налей, Настенька, мне немного.
На этот раз Агафонов опрокинул в себя почти полный стакан разведенного спирта, крякнул, разгладил усы и бороду и сказал:
— Не сложилось у меня жизни, язви его!.. То-то обидно, Захар! — Он тяжко вздохнул. — Разглашение военной тайны! Идиоты! У старой бронемашины сфотографировался, эта машина в газетах печаталась тысячу раз. Как вспомню то время, когда исключили из партии, посадили, лишили воинского звания!.. — Он скрипнул зубами. — Ивану от роду две недели. Зиночка еще не оправилась после родов, а нас выселили из квартиры…
А в лагерях в одну кучу собирают всех: и политических, и воров-рецидивистов, и убийц, и нашего брата — ни в чем не повинный люд. Десять рецидивистов в колонне на сто политических и таких, как я, грешников, и вот уж терроризируют эти выродки всю колонну — отбирают одежду, посылки, пайки. Они, подлюки, организованы между собой, чего хотят, то и делают.
Он устало вытер вспотевший лоб, примирительно сказал:
— Ну, я, кажется, расшумелся дюже. Только ты, Захар, не подумай, что я так сильно пасовал. По секрету скажу тебе: мы в своей колонне троих рецидивистов сами укокали. Сволочи, придумали такую штуку. Раз в месяц нам, отличникам труда, в порядке поощрения выдавали по полста рублей на руки. А финчасть находилась в самом конце барака, туда нужно идти по темному коридору. Так они собирались в такие дни в том коридоре и караулили. Выходит какой-нибудь вахлак, они встречают его с ножами и отбирают гроши. Один раз и у меня отобрали. Приставили к животу четыре финки — куда денешься? Да еще пригрозили: хоть слово кому скажу — не проживу и дня. Взяло меня зло — подушил бы гадов! Конечное дело, заприметил я их. Поговорил с верными ребятами — оказалось, что у некоторых уж по два раза отбирали. Таких нас собралось почти тридцать человек. Стали готовиться к следующей получке. Загодя каждый принес к бараку и спрятал в завалинке по доброй железяке. Договорились так: будем по одному выходить и собираться у того склада «оружия». Как последний выйдет, так вооружаемся и атакуем. На этот раз их оказалось пять человек, все с ножами. Как водится, они обчистили всех. И вот мы нагрянули. Поглядели бы на шакалов, какими они стали, когда увидели нас! «Братики, — кричат, — не бейте, мы же пошутили!» Двое кинулись в финчасть, их там и постреляли, потому что думали — налет. Троих мы сами побили железяками.