Настенька в страхе широко открыла глаза. Захар, не глядя на Агафонова, вертел в руках стакан и хмурил брови, стараясь представить себе мягкого душой, добросердечного парня в роли убийцы, — и никак не мог. Для этого нужен не тот Агафонов, которого он знал, а какой-то другой, озверевший человек. Захар думал о покрутевшем его характере, о какой-то своеобразной цельности его, о справедливой суровости. Да, не расслабили, а закалили эти годы душу его бывшего отделкома. Изжито все юношеское, добряческое, под этим оказалась железная сердцевина.
— Ну и как, наказали вас за эту расправу? — спросил Захар.
— А за что наказывать? — Агафонов усмехнулся в бороду. — Для вида по неделе карцера дали и на том ограничились. А тайком командование колонны поблагодарило нас — от заразы ведь очистили колонну!
Он с аппетитом здоровяка принялся за еду, поблескивая синевой крупных зубов, потом по привычке разгладил усы и сказал весело:
— Что-то у меня и хмель вылетел из головы. Воспоминания, видать, покрепче спирта. Нальем по полстаканчика?
Захар замотал головой.
— Мне вина!
— Тебе бы не надо больше, Зоря, — умоляюще прошептала Настенька.
— Женушка ты моя, — нежно сказал ей Захар, — такие встречи бывают раз в пятилетку. Да и какой я пьяница, что ты меня останавливаешь? Ну, клюну маленько, просплюсь — вот и вся недолга. А потом до Нового года заговеюсь. Кстати, ты чуешь, что за Наташкой пора идти? Или мне сходить?
— Ладно уж, сидите, я схожу.
Она надела цигейковую полудошку, повязалась пуховым платком и вышла.
— Она у тебя стала еще красивее, — доверительно сообщил Агафонов Захару, когда захлопнулась за Настенькой дверь. — Как вообще-то живете?
— Да хорошо! Попиливает иногда по пустячкам, но где, в какой части света нашего брата не пилят жены? Зато справедлива как бог.
— А я со своей Зиной и года не пожил. — Агафонов тяжело вздохнул. — Ну, ничего, приедет в Комсомольск, поживем.
— Специальность-то у тебя какая?
— Шофером, брат, стал. Я же говорил, что после кавшколы служил в конно-механизированном полку. Два дивизиона сабельных и один дивизион автобронемашин — вместо пулеметных тачанок. Ну, а там каждый командир обязан был изучить бронемашину, уметь не только командовать подразделением, но и водить броневик. Это мне помогло в лагере. Правда, по первости трудно было. Но потом насобачился так, что старых шоферов обставлял.
— Да это же здорово, Гриша! — воскликнул Захар. — У меня друг заведует гаражом, Мишка Гурилев. Завтра ты будешь на работе.
— А я об этом особенно и не пекусь. Работы сейчас везде хватает. Меня даже оставляли вольнонаемным в лагере. Да только надоело смотреть на морды зэков. Откровенно говоря, я думаю в совхозе Наркомзема устроиться. Зиночка там же будет агрономом, а я на трактор сяду — тянет меня эта штука! Да и вместе, у земли.
— Ну, смотри, делай как тебе лучше, — добродушно согласился Захар. — Так что же это мы? Ведь прокисает. — Он взялся за стакан.
— Я хочу выпить за тебя, Захар, — сердечно сказал Агафонов. — Молодец ты, что выбрал этот путь в жизни! Армия, она, знаешь…
— Нет, а я и сейчас время от времени скучаю по армии, — раздумчиво проговорил Захар. — А что творилось в первый год — и передать трудно: прямо-таки душа болела! Теперь ничего, забылось как-то. Да и дела идут неплохо — нынешней зимой заканчиваю вечерний строительный техникум… Ну, за меня так за меня! — по-пьяному бахвалился Захар.
Они звонко чокнулись стаканами.
Пришла Настенька с закутанной по глаза Наташкой, облаченной в длинную дошку и крохотные валеночки. Мать поставила, ее у входа в комнату, сняла с нее платок. Румяные щечки, темно-синие быстрые глазенки — Наташка смотрела на гостя во все глаза.