— Еще бы не правда! Иначе разве допустили бы меня в аэроклуб? Знаешь, мне сказали, чтобы я прошел в военкомате перекомиссию, — соврал Захар. — Должен стать на военный учет как вполне годный к службе в армии.
Захар щадил Настеньку и решил, что не грех и приврать.
Поиграв с Наташкой и пообедав, он заторопился в аэроклуб.
Настенька поцеловала его.
— Ну, счастливо тебе, Зоря!
Десять дней длилась теоретическая учеба парашютистов. Вел занятия в основном Гурилев. Захар немало подивился его командирским качествам: ведь Миша — Захар хорошо это знал — и дня не прослужил в армии. Строг он был и с Захаром, называл его не иначе, как «товарищ Жернаков», и всякие шуточки-прибауточки будто отроду не были свойственны Гурилеву.
Наконец настал этот долгожданный день поездки на аэродром. Накануне весь вечер парашютисты занимались тренировкой. Раз десять каждый из них сложил и разобрал только те парашюты — основной и запасной, — с которыми он будет прыгать. Гурилев в этот вечер был бледен от волнения. Он отстранил от прыжков трех человек, которые допустили ошибку на укладке. Захаром он остался доволен — внимательность и добросовестность Жернакова сказались и здесь.
Аэродром находился в шести километрах от города, на ровном зеленом поле неподалеку от Амура. Пока грузовик мчался по пыльной дороге, ребята, одетые в синие комбинезоны и шлемы, горланили песни. И пение, и мысль о предстоящем прыжке с парашютом, и специфический запах комбинезонов — все это наполняло душу Захара давно забытым радостным чувством.
Но вот и аэродром. В конце поля толпа людей в комбинезонах, самолеты ПО-2. В воздухе стрекочут моторы, кружится несколько машин.
Гурилев высунулся из дверцы кабины, крикнул ребятам в кузове:
— Сейчас подъедем, быстро спрыгивайте! Скомандую построение и доложу начлету. Понятно?
— Есть! — гаркнули в один голос парашютисты.
Грузовик развернулся, мягко затормозил. И тотчас же раздалась зычная команда Гурилева:
— Становись! Направо равняйсь! Смирно!
Миша четко печатает шаг и, подойдя к плотному пареньку в летной форме, рапортует:
— Товарищ начальник летной части, очередная группа парашютистов в составе девяти человек прибыла для прохождения практических занятий. Теоретический курс все закончили на «отлично».
Начлет мягким, пружинящим шагом приближается к строю, проницательно прощупывает всех глазами, спокойно говорит:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здрасьть!
— Та-ак. Ну, не боитесь прыгать?
Строй загудел приглушенно, кто-то засмеялся.
— Конечно, нет!
— Значит, теорию закончили на «отлично»? Это хорошо. Даю вводную. Вы покинули самолет, раскрыли парашют. Ветер начинает сносить вас на Амур. К прыжку в воду вы не подготовлены. Ваше решение? Отвечайте вы, товарищ правофланговый.
— Есть отвечать, — четко сказал Захар. — Убираю слегка стропы со стороны Амура, внимательно слежу за скоростью и направлением скольжения. Если скорость скольжения мала и угол спуска велик, начинаю убирать соседние стропы — справа и слева — до допустимого предела. Отпускаю стропы, когда скорость и угол спуска показывают, что опущусь на землю, но не ниже пятидесяти метров.
— Решение правильное!
Потом начлет поставил еще несколько вводных задач и сказал Гурилеву флегматично:
— Готовьте товарищей к прыжкам. Сейчас закончится тренировка учлетов, и начнем вывозить ваших.
Начальника летной части Комсомольского аэроклуба Петю Кныша долго будут вспоминать добрым словом все те, кто учился у него парашютному делу.
В свои двадцать пять лет он уже многое испытал. В детстве беспризорничал, воспитывался в детдоме. В восемнадцать лет поступил в летную школу, окончил ее, служил в истребительной авиации. В одном из ночных учебных боев истребителей он своей машиной случайно протаранил «противника», и оба самолета развалились по частям. Петя Кныш успел выпрыгнуть с парашютом, его же «противник», закадычный друг, так и упал на землю вместе с обломками. Возможно, что он сразу погиб или был тяжело ранен еще во время столкновения истребителей и не мог выпрыгнуть.
Кныш был осужден на три года. Но вскоре его освободили без права служить в военной авиации. Пригодился он в аэроклубе.
Петя Кныш отошел к группе инструкторов и учлетов и, запрокинув голову, стал наблюдать за самолетами, кружащими в небе.
— Где машина Маресьева? Ага, вон он, на виражах. Та-ак, та-ак. Хорошо, хорошо, — комментировал он. — Эх, черт, поглубже бы! А это, кажется, Ткачев там делает перевороты через крыло? Ах, как он торопится, нельзя же так насиловать машину!