Кныш повернул голову, пристально посмотрел в лицо Захара, как бы спрашивая: «Ну как?» Захар показал большой палец, весело, даже слишком весело, улыбнулся. Так бывает с человеком, когда он во взвинченном состоянии. Кныш повертел ладонью в воздухе, выписывая какие-то сложные фигуры, потом сжал кулак, потряс им. Ясно: держись!
В ту же минуту Захар почувствовал, что самолет клюнул носом. Захара оторвало от сиденья, придавило к ремням. Потом взревел мотор. На плечи Захара навалилась тяжесть, втиснула его в кабину так, что спине стало больно. И уж нет над ним неба, оно внизу, а вверху — чудеса! — земля. И кажется, он падает в небо. Опять оторвало от сиденья, да так, что вот-вот он вывалится из кабины. Пришлось накрепко ухватиться за какую-то там поперечную планку, и снова все стало на место. Земля и небо на своих местах, а голова вертится, словно на шарнирах, то вправо, то влево, то вверх, то вниз, и все до отказа.
Но что это? Как-то качнуло до головокружения. Впереди земля. Вот она пошла каруселью, стала распухать, увеличиваться в размерах, и все кругом, кругом, будто кто-то ее продолжал вертеть перед глазами Захара. Опять придавило, впереди показалось небо. «Штопор», — сообразил Захар, — а то, наверное, была «мертвая петля».
Всего минут десять катал его Кныш, а Захару показалось — бесконечность.
Когда он стал на землю, она еще долго покачивалась под ногами. Но это лишь чисто физическое ощущение, а на душе легко, даже празднично.
После «обкатки» парашютистов снова построили.
— Кто не может вылетать на прыжок, два шага вперед! — без предисловий скомандовал Кныш.
Все остались в шеренге.
— Ну что, Захарка, пойдешь первым? — вполголоса спросил Гурилев, когда все подошли с парашютами.
— Первым? — переспросил Захар и внимательно поглядел на Гурилева. — Первым так первым! Давай.
Миша помог ему надеть парашют, еще раз тщательно проверил подгонку, напомнил, где вытяжные кольца основного и запасного, заставил потрогать рукой.
— Ну, успеха тебе, Захарка! Все будет хорошо! — Он подтолкнул Захара в спину.
Нет, это все-таки не просто — прыгнуть с парашютом. Даже совсем не просто!
Захар старался ни о чем не думать, пока самолет набирал высоту, унося его в небо. Сидел себе и наблюдал за пилотом-инструктором, весь поглощенный ожиданием, когда тот поднимет руку. Только нет-нет да и защекочет в груди, почти до тошноты. Это страх. К черту! Рука, рука… Когда же она поднимется? Ага, вот поднялась! Очень высоко. По спине — дрожь, даже зябко. К черту!
С трудом отрывается Захар от сиденья, чувствуя дрожь в ногах. К черту! Почти в отчаянии шагает через борт, суматошно ищет ногой ребристый край — опору на крыле. Руки намертво впились в борт, когда вторая нога становится рядом с первой. Не то он глохнет, не то мотор так тихо работает, не гудит, а как-то хохочет: «Хо-хо-хо-хо…» И кажется, самолет висит совершенно неподвижно, а в лицо бьет ветер, самый обыкновенный ветер. А глаза только на руке пилота. Взмах! «Пошел!» — скомандовал себе Захар и «солдатиком» ухнул вниз. Рот, ноздри забиты ветром. Сознание, кажется, выключилось совсем, только смутная мысль: «Кольцо!» Хлопок, как выстрел, рывок вверх. И все прояснилось. Чудно! Он висит на качелях далеко-далеко от земли. Один. И никакого чувства страха. Напротив, на душе так весело, такое ликование, что песня сама вырывается из груди:
И как же еще далеко до земли, как же медленно он приближается к ней! Делать решительно нечего. Он щупает, подергивает стропы, иногда пробует посильнее потянуть, посмотреть, как слушается купол стропа, но только так, чтобы, избави бог, не заметили снизу. Потом разглядывает окрестности, кварталы города, усадьбу совхоза, думает, что надо обязательно как-нибудь зайти к Грише Агафонову — давно не виделись, а ведь он здесь работает трактористом. Интересно, наблюдает он сейчас за ним, или ему уже надоели подобные картины? Вот удивится, когда узнает, что и Захар парашютист!
Внимание: земля близко! О, да она очень быстро приближается. Поджать слегка ноги, крепче держаться за стропы. Вот она, вот она… Без волнения. Хоп — и сразу на бок. И почему пугали приземлением? Это же так просто!