Рогульник хмуро, исподлобья, посмотрел на Сергея Петровича.
— А что мне рассказывать? Откуда приехал — там меня нет, кто посылал — того тут нет.
И замолк.
— Между прочим, гражданин Рогульник, вы, кажется, неправильно меня поняли, — сказал Сергей Петрович, постукивая карандашом по столу. — Я вас вызвал к себе для серьезного разговора и о серьезном деле. От того, как правильно вы меня поймете и насколько честно расскажете обо всем, зависит ваша судьба. Да что судьба, прямо скажу — ваша жизнь! Статья, по которой вы привлечены, предусматривает только одно: расстрел. Поможете следствию выяснить картину вредительской деятельности Ставорского и Уланской, останетесь в живых, нет — расстрел. Выбирайте!
Рогульник молчал, повернув голову к окну.
— Кстати, — вновь заговорил Сергей Петрович, — кто вы и откуда, нам и так известно. Я даже могу сказать, где сейчас ваш отец, дать его точный адрес.
— Ну! А откуда я? — спросил Рогульник с глупой ухмылкой.
Выслушав начальника и узнав, что отец живет на свободе, в родном селе, Рогульник смягчился.
— Это Колька Пригницын, должно, рассказал вам обо всем… — Потом спросил с наивным простодушием: — Значит, не расстреляете, если расскажу все направдок?
— Не расстреляем.
— Так чего, писать будете, ай как? Черт с ними, всех выдам! Один конец. Путя все одно больше нет.
Сергей Петрович одобрительно кивнул головой.
— Разумное решение. Сейчас вас поведут к следователю, и там вы запишете свои показания. Но помните: если что утаите, будет хуже.
И Рогульник рассказал все, что знал о Ставорском, Савке Бормотове, об истории поджога склада импортного оборудования. Умолчал об одном — о своем участии в убийстве мужичонки, чуть было не разоблачившего Ставорского. Ведь никаких свидетелей!
Сергей Петрович сличал показания Пригницына и Рогульника. Они ни в чем не расходились. Теперь он решил допросить Уланскую. Его интересовал уже не сам Ставорский, а его соучастники.
Прошло всего пять дней после ареста, но как изменилась Лариса Уланская! Глаза провалились, лицо позеленело, сама она, без губной помады, без пудры, с растрепанными волосами, выглядела старухой.
Очутившись в кабинете Сергея Петровича, она обессиленно опустилась на стул и разрыдалась. Потом, вытерев покрасневшие глаза, с надрывом воскликнула:
— Сергей Петрович, милый, что хотите делайте со мной, только не расстреливайте! Боже мой, как хочется жить! Я вам все расскажу, что знаю, ничего не утаю, поверьте мне! Я открою вам свою душу! Если бы вы меня не арестовали, я сама бы пришла к вам.
Слезы снова хлынули из ее глаз.
— Что ж, это очень хорошо, гражданка Уланская. Чистосердечным признанием вы в значительной мере искупите свою вину.
Уланская действительно рассказала все, что знала о Ставорском, ничего не утаивая.
— Теперь я раскрою вам, дорогой Сергей Петрович, свою душевную тайну, — говорила она в конце допроса, — тайну, которая так или иначе привела бы меня к вам. — Глаза ее высохли, лицо немного посвежело, даже осветилось подобием улыбки. — Нынешней весной, — продолжала она, — Ставорский поручил мне познакомиться с капитаном Гордеевым. Вы его, наверное, знаете. Это очень милый, симпатичный человек, со спокойным характером и железной выдержкой. У него семья в Хабаровске — жена и двое детей. Задача состояла в том, чтобы скомпрометировать его и завербовать.
Познакомилась я с ним на банкете, потом встретились в однодневном доме отдыха, наконец, я пригласила его к себе. Нашу встречу Ставорский должен был предать гласности, разыграв роль обманутого любовника-ревнивца. Угрозой обвинения в бытовом разложении он хотел подчинить себе Гордеева. Но к этому времени мне стало ясно, что я впервые в жизни по-настоящему полюбила человека. Во мне проснулась воля. Я хотела постоять за себя, за свое женское право любить. Ведь до сих пор — восемь лет! — я была всего-навсего предметом, которым мог распоряжаться некий бог по собственному усмотрению, мое женское самолюбие было принижено, стерто начисто…
Мы сидели рядом с Леонидом Ивановичем, когда раздался стук в дверь. Светилась только ночная лампочка.
Гордеев хотел встать, чтобы открыть дверь, но я его удержала. Стук повторился, но уже с большей настойчивостью. Мой гость снова пытался встать, но я удержала его силой, обняв за шею. Потом шепнула ему на ухо, чтобы он ни в коем случае не выдавал нашего присутствия в комнате, что придет время, и я сумею рассказать ему всю правду об этом вечере. Вы можете спросить у капитана Гордеева, что я говорила ему тогда… Стук в дверь повторялся с небольшими перерывами примерно с час. И все это время мы с Леонидом Ивановичем сидели не шевелясь, затаив дыхание.