За дверью все время было тихо, но Захар чувствовал, что там кто-то есть. Иногда слышались чьи-то осторожные шаги. Невольно прислушиваясь к ним, Захар не заметил, как забылся тяжелым обморочным сном.
Когда он проснулся, ему показалось, будто спал всего несколько минут, а между тем на столе уже горела лампа, стекла окон аспидно вычернила ночь. Захар был весь в поту, дышал тяжко, внутри у него все горело. Наверху кто-то ходил, оттуда доносились голоса. «Живут ребята на чердаке», — смутно подумал Захар и оглядел комнату — она была пуста. За дверью слышался говор. Он угадал бас Никандра. Увидев кружку с водой на табурете, Захар залпом осушил ее. Пытаясь поставить кружку на табурет, уронил ее, испугался звона и, свесившись с кровати, стал шарить рукой по полу. Тотчас же дверь отворилась, и в комнату вошла Фекла.
— Кружку уронил, — объяснил Захар, подняв голову и с усилием произнося слова. — Под кровать укатилась…
— Ничего, сынок, я достану, лежи спокойно.
Она нагнулась, ласково сказала: «Вот куда она укатилась», достала кружку, но на табурет не поставила.
— Как, сынок, шибко ломает?
— Ничего, жжет сильно только.
— Ты, поди, не ел весь день, дружок твой говорил… Подать тебе, покушаешь? Я молочка с содой для тебя вскипятила.
— Спасибо. — Захар с благодарностью посмотрел измученными глазами в лицо Феклы. — Молока выпью… Ложку дайте и водички, если можно, лекарство принять.
Она ушла и скоро вернулась с кастрюлькой горячего коричневого молока, краюхой белого хлеба, стаканом, ложкой и кружкой воды. Все это бережно расставила на табурете.
— Большое вам спасибо, тетя…
— Кушай, сынок, на здоровье, поправляйся. Небось матерь где-то тоскует по сыну-то?
— Нет у меня матери, — ответил Захар и, высыпав порошок в рот, запил несколькими жадными глотками. — У дедушки с бабушкой воспитывался.
Он хотел налить лекарства в ложку, но руки дрожали.
— Господи, какой ты ослабший! — горестно сказала Фекла. — Давай-ка я налью. Ну, а теперь открывай рот — как маленького, буду поить… А бельишко-то на тебе эвон какое грязное, — заметила она. — Смена-то есть?
— Здесь нету, там, в бараке, осталось.
— Вошки-то не водятся?
— Вроде бы не было.
— Завтра постираю, однако. Сейчас принесу тебе чего-нибудь на смену, а свое снимешь.
Она ушла, и из соседней комнаты долго слышался приглушенный до шепота разговор между нею и Никандром. Потом она вернулась, открыла ключами сундук, который дважды прозвонил на весь дом, достала старенькое — видно, Никандрово — белье.
— Вот, наденешь, сынок, — повесила она белье на грядушку у изголовья. — А молочко-то все, все выпей, не оставляй, завтра принесу свеженького.
Покончив с молоком, Захар залез под одеяло и там торопливо переоделся. Белье было явно Никандрово — Захар весь утонул в нем. Пахло оно нафталином и не то корицей, не то ванилью. Как много значит чистое белье! Захар сразу почувствовал себя свежее, даже, кажется, температура у него упала — возможно, от лекарств и горячего молока с содой. Спать не хотелось. Приятно вытянувшись на спине и заложив руки за голову, Захар рассматривал потолок, прислушивался к гомону, доносившемуся с чердака. Он не сразу заметил, как в комнату вошел Никандр — мягкие бродни делали его шаги почти неслышными.
— Не спишь, товаришок? — вкрадчиво пробасил хозяин.
— Выспался. Полдня проспал.
Никандр взял табурет, поставил возле кровати, сел, достал бумагу и кисет с табаком — все это он делал неторопливо и говорил раздумчиво:
— Вот пришел маленько покалякать с тобой, товаришок… Сам-то откуда родом? Та-ак… — Он закурил, пустил в сторону тонкую струю дыма. — Видишь, как не повезло, сразу в беду попал, не успел шагу шагнуть. Да-а… Ну, а ежели бы, скажем, не пустили бы тебя в этот дом, тогда как?
— В другом бы устроили.
— А ежели бы и там не приняли?
— На дебаркадере бы положили. Правда, холодно там, но что ж, пришлось бы потерпеть.
— Видишь ты, «холодно», «потерпеть». Душой ты, может, и потерпишь, а организма — она знает край: сломается, и конец терпению-то.
Никандр умолк, напряженно думая о чем-то своем. Захар заметил это и тоже молчал, выжидая.
— Скажи ты мне, ради бога, товаришок. — Никандр наклонился вперед, оперся локтями в колени. — Какая лихоманка привела вас сюда, таких молодняков? Или вас силком привезли, или вам пообещали горы золота, или иным каким способом заманули сюда? Скажи правду, как отцу родному, слова никому не передам. Я это говорю к тому, что сгинете вы все тут, как курчата, потому жидкие вы, неспособные к нашим местам.